Преподобный Михаил задумал сделать Афанасия после себя игуменом, так как сам он был стар и приближался к смерти. Узнав об этом, Афанасий, хотя и тяжко было ему расставаться с любимым им отцом, боясь тяготы начальствования и считая себя недостойным пастырского сана, пошел оттуда и скитался по горе Афонской, обходя пустынных отцов, возбуждая себя к большим подвигам примером их добродетельной жизни. Он встретил нескольких братий, живших недалеко друг от друга в каменных пещерах, поселился с ними и подражал жестокому их житию. Он вовсе не заботился о плоти, об одежде, о пище, о каком-либо имуществе. Он терпел мороз, зной и голод со сладостью Бога ради, питался дикими овощами, растущими в пустыне, в определенное время вкушая их в небольшом количестве.

В то время прп. Михаил Малеин отошел ко Господу, и Афанасий, узнав об этом, оплакивал его, как сын отца. Вслед за тем он узнал, что Никифор-воевода с братом своим Львом-патрицием должны были следовать мимо места, где находился Афанасий. Боясь, чтобы пришельцы не отыскали его, он оставил пустынников, с которыми жил, так как прочая пустынная братия их знала и часто посещала, и удалился в дальнюю обитель, называвшуюся по-гречески «Тузига». Там он встретил некоего старца, безмолвствовавшего в пустыне вне обители, и просил его, чтобы он принял его к себе. Себя Афанасий назвал Варнавою, чтобы его и по имени не могли найти.

Старец стал расспрашивать его, кто он, откуда, почему сюда пришел. Афанасий сказал ему: «Я из корабельщиков, отче, потерпел несчастье, обещался Богу отречься от мира и оплакивать грехи мои. Поэтому я облекся в этот святой иноческий образ и, наставляемый Богом, пришел сюда, к твоей святыне, желая остаться с тобой и быть тобою наставляемым на путь спасения. Имя же мое – Варнава».

Старец поверил словам его, принял к себе, и мнимый Варнава стал жить со старцем, повинуясь ему во всем, как отцу.

Однажды он сказал старцу: «Научи меня, отче, грамоте, чтобы я мог хоть понемногу читать псалтирь. Когда я был в миру, я не знал ничего кроме морского дела».

Афанасий представился некнижным, чтобы его не узнали те, которые искали его. Старец написал ему алфавит и учил его, как безграмотного простеца. Афанасий представлялся, что с трудом одолевает премудрость грамоты, так что старец даже печалился, иногда же, разгневанный им, отгонял его от себя. Мнимый же Варнава говорил тогда со слезами: «Не отгоняй меня, отче, безумного и худого, но потерпи Бога ради и помоги мне молитвами твоими, чтобы Господь подал мне разумение письма». И стал ученик мало-помалу как бы понимать слоги и вселил в старца надежду, что он усвоит то, что ему преподают.

Между тем воевода Никифор, узнав, что Афанасий ушел из Кименского монастыря, скорбел душой и раздумывал, как бы его найти. Он писал к правителю Солуни, чтобы тот отправился на Афон и хорошенько разузнал об Афанасии. Правитель отправился на Афон и, призвав прота, начальника над всеми игуменами Афонских монастырей, стал расспрашивать об иноке Афанасии, описывая его лицо, внешний вид и его ученость – все, как писал ему Никифор.

Прот отвечал: «Муж, какого вы ищете, не приходил на эту гору, но наверно ничего сказать не могу. В скором времени у нас будет собор, на который должны собраться все насельники этой горы. Если инок, которого вы ищете, находится где-нибудь здесь, то надо думать, что он во всяком случае придет с другими на собор, и мы тогда узнаем его».

Затем посетитель отбыл в Солунь.

В то время был на Афоне обычай три раза в год собираться в лавру, называемую Карейской, в три великих праздника: в Рождество Христово, Пасху и Успение Пресвятой Богородицы. Все собирались на праздничную службу и приобщались Божественных Таин Тела и Крови Христовой, затем вкушали общую трапезу.