И лепет ребёнка, и мрамор гробниц,
И ветер. И крылья бесчисленных птиц.
27.01.1983
К Бенвенуто Челлини
(«Зелёным хрусталём…»)
Зелёным хрусталём
Заплатим за вино,
Гирляндами цветов —
За упоенье ночи.
И растворив окно,
Увидим за окном
Знакомый ряд домов
И церковь Санта Кроче.
Упала тень стрелы
На солнечных часах.
Что толку время длить,
Маэстро Бенвенуто?
Веселье цвета мглы,
А днём на сердце страх.
И не остановить
Секунды и минуты.
Любовную свирель
Услышать всё трудней…
Всё больше седины
И зрение слабее.
Но всё яснее цель,
Всё радостнее сны
И профиль всё нежней
На голубой камее.
Маэстро, невелик
Почёт твоим врагам.
Ты будешь жить века,
Для них померкнет Солнце.
Всё золото земли —
Всего лишь жалкий хлам,
Пока твоя рука
К нему не прикоснётся.
1982
Обращение к Пушкину[32]
(«Нет, сей дар не столь напрасен…»)
Нет, сей дар не столь напрасен,
Как ты думал в тёмный час.
Дух твой светел, слог твой ясен, —
Что же так смущает нас
Этот голос непреклонный,
Тайный трепет двух царей,
Жизнью недоговорённой,
Дикой гибелью твоей?
Февраль 1983
«День улетел, как птица из окна…»
Татьяне Дементьевой
День улетел, как птица из окна,
И вечер прочь уплыл бумажным змеем.
Больной и древней выглядит Луна.
Мы этой ночью вместе с ней стареем.
Мы перед сном выходим на балкон
И наблюдаем сонные движенья.
И этой ночью мы увидим сон,
Один и тот же сон без продолженья.
Как странно то, что мы весь век живём
Как бы в гостях – а в гости нас не звали.
Мы видим двор и небо над двором,
Нам холодно от ветра и печали.
Мы дни считаем, зная наперёд,
Что завтра жизнь не станет долго длиться.
И день бумажным змеем уплывёт,
И вечер улетит, подобно птице.
25.05.1983
Другу
(«Скоро двадцать лет твоей провинции…»)
В. Алейникову
Скоро двадцать лет твоей провинции,
Тополям и ласточкам твоим.
Вновь, склонившись ночью над страницами,
Мы во сне твоём заговорим
Заговором трав, сверчков, бессонницы,
Стоном горлиц, тишиной зеркал,
Речью, для которой в южной вольнице
Двадцать лет твой век тебя искал.
Скоро двадцать лет – одним дыханием —
Юности бездомной и хмельной.
Мир, тайком менявший очертания,
Над твоей окраиной степной…
Как создал ты этот сад, где птицы
Гнёзда вьют на берегу реки?
Двадцать долгих лет мы, очевидцы,
Рвём твои цветы, плетём венки.
Скоро двадцать лет твоим сомнениям
Над судьбою дара твоего,
Солнечная тень молчит о времени
Путешествий памяти Рембо.
Но ещё звенит сердцебиение
Над собранием знакомых книг,
И в твоём саду всё то же пение
Птиц, всё так же чист живой родник.
Так веди же нас из поля дикого
Исподволь – в небесные поля,
Где у русской речи южный выговор,
Где твой сад, твой мир, твоя земля.
6–7.08.1983
«Чуть бледнее тени тишины…»
Чуть бледнее тени тишины,
Чуть светлее гимн, что Фебом сложен.
Горестям, что тьмою рождены,
Солнцем на земле предел положен.
Художнице
(«Говори мне, Катерина…»)
Е.Д.
Говори мне, Катерина,
Говори мне что-нибудь.
В том, что нет реки Неглинной,
Неповинны мы ничуть.
В том, что век – живой водою —
Пьём старинную тоску,
Неповинны мы с тобою:
Так ведётся на веку.
Так велось и так ведётся.
И теперь нам привелось
Речь вести – вот-вот сольётся
Вместе сказанное врозь.
И связует нас неявно
Речи тоненькая нить.
Мы, как дети, так недавно
Научились говорить.
Говори мне, Катерина,
Говори… Что нам – тоска?
Наша жизнь – твоя картина,
Мой листок черновика.
Если жизни нам дороже
Речь картин, сиянье книг,
Наше прошлое, быть может, —
Лишь этюд и черновик…
13.04.1984
«Сколь точен счёт песчинок…»
Сколь точен счёт песчинок
под медленным стеклом!
Сколь терций длительность
неуловима…
Теченье времени
незримо
заносится песком.
И вот проходит мимо
минута под стеклянным колпаком.
Так несущественно,
так неосуществимо
падение —