Закончив дело, он снова сел на подоконник и ещё раз наполнил бокалы. Взяв девушку за руку, он потянул её к себе, пытаясь усадить рядом. Но она, лишь качнувшись вперёд, осталась стоять, отрицательно покачав головой, видимо, в ответ на какие-то его слова. Парень порывисто встал и исчез за шторой, в комнате, на мгновение «облив» фигуру девушки в её светлом, почти прозрачном платье, янтарным тёплым светом причудливой блестящей люстры.

Она всё так же рассеянно взяла с подоконника свой бокал, подняла его до уровня глаз, как бы рассматривая вино на цвет, и, улыбнувшись вдруг такой доброй открытой улыбкой, подмигнув мне, всё ещё стоящему под фонарём и глазевшему, как в кинозале на одного зрителя, на неё, послала воздушный поцелуй, который словно сдула с кончиков своих изящных пальцев, сначала коснувшись ими своих ярких губ. При этом она слегка задела верхней расширяющейся гранью своего бокала оконное стекло, будто чокнувшись с кем-то невидимым. А может быть, и с отражением её же бокала в глубине стекла. Она отпила несколько глотков и по движению её губ я, скорее догадался, чем понял, что она по слогам произнесла мне: «С Новым годом!» И ещё что-то. Чего я разобрать уже не смог. Хотя как будто бы и услышал: «Иди сюда. К нам!» И даже её жест рукой – от стекла к груди – вроде бы говорил о том же.

«Странно, – подумал я. – Никому я сегодня не нужен, и все меня всё же зовут, кроме Беты, правда. Может быть, во мне есть действительно что-то клоунское?»

«Физик», с тарелкой, наполненной закуской, вернулся так же стремительно, как до того исчез.

Они стоя выпили ещё немного вина, и парень вновь притянул её к себе, опять пытаясь поцеловать, но девушка отклонилась, и её подбородок оказался у него на плече, а руки за спиной. Создавалось такое впечатление, что они, без движений и музыки, начали танцевать какой-то томный танец. Правда, такому танцу не соответствовали глаза девушки. Они были слишком грустны. Пожалуй, даже намного печальней моих. И глядя на меня своими грустными глазами, она ещё что-то произнесла одними губами, едва раскрывая их. То ли: «Не горюй!» То ли: «Будь счастлив».

И то и другое, как я успел понять, хотя и не уверен, что точно разобрал её слова, было, пожалуй, так необходимо нам обоим. Я согласно кивнул ей в ответ. Потом подбросил вверх снежок. И, пока он взлетал выше фонаря в черноту неба, показал ей большой оттопыренный палец сложенной в кулак руки, дескать: «Всё в порядке!»

* * *

Минут через десять я оказался на городской ёлке, со множеством расположенных вокруг неё горок и снежным городком. Веселье здесь было в самом разгаре!

И я тоже старался веселиться вовсю, катаясь вместе с визжащей, гикающей, хохочущей публикой с разной высоты горок! А когда на городской площади, на башне со шпилем, на подсвеченном изнутри циферблате часов пробило двенадцать и, сильно поредевшие вокруг ёлки, любители скоростной езды стали орать во всё горло разудалыми хмельными голосами: «Урраа!», «С Новым годом! С новым счастьем!» и запускать в тёмно-фиолетовое небо разноцветные ракеты и взрывать хлопушки, кто-то сунул мне в одну руку холодный и твёрдый пирожок с рисом, а в другую – бумажный стаканчик с пузырящимся шампанским, пробки которого то тут, то там взлетали вверх, сопровождаемые визгом и новыми криками.

– С Новым годом, парень! Не грусти, всё будет хорошо! – произнесло рядом со мной несколько весёлых голосов.

* * *

Со своими новыми друзьями я попал в какую-то разухабисто-разношёрстную и разновозрастную компанию, собранную, по-видимому, по случайному принципу.

Там, в довольно неряшливой квартире, я много пил (уже не разбирая что), ел и то и дело танцевал с постоянно выдёргивающей меня из-за стола крупной, ярко накрашенной (по-видимому, у этой рано созревшей дивы это был своего рода боевой раскрас, с которым выходят и «на тропу войны», и на охоту: за дичью, за скальпами ли), вертлявой девицей с неохватным бюстом, который всё норовил, от наших столь быстрых и сумбурных движений, перескочить за низкую грань её декольте. Девица после очередного танца, вдруг намертво прижав меня в кухне спиной к стенке (кстати, я до сих пор не могу понять, как там оказался, может быть, моя партнёрша просто стремительно перебросила меня туда из комнаты – ибо я не шагал туда, это уж точно, – а я воспринял это как очередное па нашего твиста, чарльстона ли…) между шкафом-пеналом и раковиной с грязной посудой и остатками противно размокшей в ней пищи, целовала навзрыд, повторяя в промежутках между всё более затяжными поцелуями, как припев: «Шлёп большой и тяга есть!..», имея в виду, скорее всего, всё-таки себя и не принимая во внимание моё, впрочем, весьма вялое, сопротивление…