Увы, но королева Октавия прогадала, выбрав именно ее. Пока в счете определенно вёл герцог Ретт.

– А здесь находятся комнаты для прислуги, – сказала старшая горничная по имени Тилья, сопровождавшая слуг.

Эйвери старалась держаться позади остальных, при этом она то и дело отвлекалась и едва не потерялась, когда другие ушли вперед, а девушка засмотрелась на изысканный узор на портьерах. Казалось, ее привлекало всё в этом большом красивом доме. Нет, Эйви не чувствовала себя дикаркой, и всё же в дом семьи Оберии ее пускали редко, но Эйви видела и гобелены, и серебряные подсвечники, а также картины, камины и шелковые скатерти. Но в доме герцога все выглядело намного красивее. Может, потому что это место не ассоциировалось у девушки с годами лишений, унижений и боли? Эйви не знала. Она лишь старалась лишний раз не вспоминать о месте, в котором прожила больше десяти лет, и где познала только скорбь и отчаяние.

Несмотря на все лишения, Эйвери старалась не унывать. Как бы тяжело ей ни было, она всегда находила повод улыбнуться и подбодрить себя. А порой, как сейчас, витала в облаках.

– Прошу, вот сюда, – сказала Тилья, немолодая, но крепкая и, как показалась Эйви, строгая женщина в сером рабочем платьем с белым фартуком. Ее темно-каштановые волосы были зачесаны назад и собраны в тугой пучок, перетянутый серой лентой. Как успела обратить внимание Эйви, все слуги носили похожие одежды, даже волосы у них были собраны в одинаковые прически – женщины с пучками на затылках, мужчины – коротко стрижены. В поместье Оберии всё было несколько иначе, хотя и там придерживались строгих правил.

Эйви смущенно отвела взгляд, когда на нее обратила внимание Тилья, проводившая слуг в их новые комнаты. Та прищурилась, словно подгоняя девушку пошевеливаться, и Эйвери, стараясь не злить старшую горничную, сжала ремешок своей дорожной сумки и прошмыгнула мимо служанки, старательно отгоняя от себя мысль, что ей придется жить в доме, а не на чердаке какой-нибудь конюшни или вовсе в сарае, как однажды случилось, когда Мелисса сильно разозлилась и отправила свою служанку пасти скот. Тогда-то за Эйви и закрепилось прозвище Свинарка.

Войдя в комнату, девушка подавила вздох. Пусть комната была маленькая, но здесь было светло и уютно. Вдоль стены стояла узкая кровать, заправленная свежим постельным бельем, и там даже была пуховая подушка. Вдоль второй стены стоял стул, небольшой столик в углу и комод для вещей. На комоде был подсвечник. Настоящий подсвечник, а не тот жалкий сломанный фонарь, который Эйви изредка удавалось зажечь, чтобы осветить свою каморку на чердаке конюшни.

Девушка прошлась по комнате и застыла напротив окна. Да, здесь было окно. Настоящее окно с цельным куском стекла в аккуратной раме белого цвета. И шторка. Небольшая, но все же шторка!

Эйвери тихо выдохнула, сморгнув слезинку.

Она пробудет в этом доме ровно три недели, пока Мелисса не вернется в родительское поместье, и все же Эйви уже знала, что эти три недели будут самыми счастливыми для нее. Ведь у девушки наконец-то будет своя пусть и небольшая, но теплая и светлая комнатка, где есть всё, что нужно служанке.

– Если что-то понадобится, найдите меня, – из-за спины послышался голос Тильи, и Эйви резко обернулась, чтобы поблагодарить старшую горничную, но та уже вышла, притворив дверь.

– Спасибо, – вымолвила в пустоту Эйви, расплываясь в счастливой улыбке.

Выдохнув, девушка выпустила из рук сумку и закружилась по комнате, безмолвно радуясь тому маленькому счастью, которого у нее не было долгие годы. С тех самых пор, как ее родителей не стало, а саму Эйви выкупила семья Оберии. Тогда ей едва исполнилось семь лет, а Эйви уже пришлось работать наравне с остальной прислугой. Никто не хотел считать Эйви ребенком, нагружая девочку непосильным трудом. Но она справлялась всегда, даже тогда, когда было особенно сложно. Быть ребенком-слугой уже непросто, а еще носить метку Отверженной было равносильно тому, что тебя всегда будут презирать, ненавидеть и считать низшим существом.