– Все! Хватит! – вскрикнул Андре, ударив ладонью по столу. – Вы опять заманили меня в свою западню? Вы пытаетесь меня поймать? Я здесь как муха в паутине… Посмотрите, – он встал. – Посмотрите, где мы сидим. Этот стол такой крохотный, что мне все время приходилось собирать плечи и держать ладони вместе, чтобы случайно не уронить вазу. Поднимите глаза, посмотрите на эти потеки на потолке, оставленные дождем или слезами Бога, которому вы молитесь. И теперь вы называете меня немощным? Скажите своему Богу, когда ему в следующий раз нечем будет воздать вам за молитвы, пусть придет ко мне, я дам ему взаймы.

– Прекрати, – сказал Маркус. – Ты не имеешь права так гово…

– Имею. Раз уж я собственными силами должен содержать себя, то имеет ли кто-то право меня ограничивать? Послушайте… послушайте меня. Вы прекрасно знаете, что я читал Библию. Вы знаете, что многое в этой книге мне близко. Но как мне до вас достучаться? Я никогда не нуждался в том, кому вы поклоняетесь. Я не чувствую никакой связи между мной и той сущностью, которую вы называете Богом. Но не беспокойтесь за меня, я и без него буду жить вечно. Я обеспечу себе это сам.

Андре говорил убедительно. Он смотрел Бертине прямо в глаза, не отводил их ни на секунду. Мать, в ответ на его слова, могла только бороться с собой, чтобы не показать ему всю накопившуюся боль.

– Я поделюсь! – сказал Андре. – Поделюсь с вами, если вы дадите мне все сказать до конца. Неужели я стал для вас совсем чужим? Я рос здесь, в этом доме, мы делили один кусок хлеба, и были времена, когда мы доедали и донашивали друг за другом… Теперь, когда все наладилось, вы хотите обвинить меня в предательстве?

Мать не сдержала слез.

– О каком предательстве ты говоришь? Разве мы сказали что-то такое? – хмуро спросил Маркус.

– Именно так вы обращаетесь со мной. Будто я отвернулся от вас и иду своим путем. Но это не так. Я дорожу вами и считаю, что каждый мужчина должен всегда помнить то место, где он вырос, тех людей, которые его воспитали. Но теперь я вас не понимаю. Когда я вырос, стал задавать себе вопросы и нашел на них ответы, вы перестали меня уважать. Именно по этой причине я и стал позволять себе шутки в сторону вашей веры. Когда вы говорите, что вечная жизнь, в которую я верю, вымысел, мне также неприятно, как и вам, когда вы слышите колкое слово в адрес Бога. Ведь это можно понять?

Маркус глубоко вдохнул и медленно выдохнул, глядя куда-то в сторону.

– В чем же заключается твоя вера? – спросила Бертина, на этот раз, пытаясь его понять.

– Как и любая другая вера, она заключается в стремлении к вечности. Я абсолютно убежден, что каждый человек сам добивается своего бессмертия. Мне искренне жаль, что не все еще это поняли. Вы слышали что-нибудь о феномене героизма? О том, что герои живут вечно? Ведь когда-то этой надеждой жили древние греки, скандинавы, славяне… они не боялись смерти, потому что верили, что их герои бессмертны. Вам о чем-то говорят произведения «Энеида», «Деяния божественного Августа» или «Махабхарата»? Понятно, что ценности изменились, люди стали иначе мыслить, ставят перед собой совершенно другие цели, но, тем не менее, героизм остался. Он был всегда. С самых первых мгновений, когда появился человек, он стал сражаться за свое существование, добывал огонь, покорял сердце женщины. Каждый по-своему стремился проявить храбрость, перебороть страх, покрыть очередной победой свою природную уязвимость. Я с гордостью могу сказать, что культ героизма воскрес в современном обществе, люди перестали бояться смерти. Не знаю, стоит ли объяснять вам, что такое религиозный гуманизм, но и он не идет в сравнение с героизацией личности… Другое дело – великие полководцы, музыканты, ученые…