Из-за зеркала Елизавета Бережная

Он Элси сразу не понравился. Она никогда раньше не видела его в автобусе. А ведь здесь, в селе, все друг друга знали. Так принято, это незыблемое правило – видеть каждый день одни и те же лица, здороваться с одними и теми же людьми. Но в это утро появился он, и что-то изменилось. Элси очень хотела понять, что именно.

Странный мужчина в слишком аккуратной черной рубашке и слишком дорогих брюках, слишком городской, идеальный, чужой, мужчина с орлиным взглядом, красивый, надо признать, мужчина, он смотрелся в грязном старом автобусе нелепо, неуместно. Люди вокруг болтали, оборачивались, смотрели в окно – это было нормально. Он же почти не шевелился – и это нормальным не было.

Обычно люди не ведут себя так: не пялятся на незнакомцев всю дорогу, даже не пытаясь скрыть свой интерес. Сначала Элси было не по себе. Она подумывала даже выйти. Ничего, пешком до школы недалеко. Но мужчина продолжал смотреть. И интерес поборол осторожность.

Элси улыбнулась и нарочно встретилась взглядом с пустыми серыми глазами. На тонких губах незнакомца вспыхнуло что-то, очень похожее на улыбку. Уголки рта дернулись вверх, на щеках появились морщинки. Глаза остались матовыми, непроницаемыми, как стена. Больше попыток Элси не предпринимала.

Автобус с лязгом и грохотом катил по сельской дороге. Его нещадно швыряло по камням. Водитель бормотал под нос слова знакомой песни. Шуршало радио. Позади бабульки с соседней улицы обсуждали новые семена и нынешнее весеннее потепление. Элси совсем расслабилась. В отражении оконного стекла незнакомец выглядел не столь неприятным. По его длинной тонкой фигуре то и дело пробегали пушистые деревья и крошечные частные домики. Застывали на его лице облака. Путалось в его волосах крошечное солнце.

Элси точно знала: он вышел на остановку раньше и до последнего не сводил взгляда с нее, простой сельской девчонки. Нет, Элси он не понравился. Не понравился и точка. Но почему тогда на полях тетради появился его нелепый карандашный портрет?

На следующее утро Элси отказалась от заманчивого предложения доехать в школу на машине и стояла на остановке, вдыхая противную дорожную пыль. Мчались мимо редкие машины, оставляя за собой шлейф чисто деревенского, свежего и грязного одновременно, воздуха. Блестели на солнце глаза-фары. Далеко, у поворота, уже виднелся автобус. Его фары сверкали немного иначе.

– Опять опаздывает, – буркнул кто-то в толпе.

Толпа, состоящая из этих кого-то, вечно торопилась в свое куда-то. Элси ее решительно не понимала. С каким удовольствием она прошла бы теперь по ощетинившейся дорожке в тени свежих апрельских листьев, чтобы найти в молодой траве нарцисс, или тюльпан, или россыпь крокусов. Можно останавливаться на каждом шагу, присаживаться на корточки, вдыхать сладковато-свежий запах расцветающей жизни. Можно испачкать о невысохшую после дождя землю форменную юбку. Можно опоздать в школу. Потому что ничего не может быть важнее бьющей в голову весенней свободы.

Элси улыбнулась. Оказывается, может. То, ради чего она выбрала не удобную машину и не утонувшую в зелени дорожку, а душный дребезжащий автобус, до прибытия которого оставались считанные минуты.

Из-под старого столба остановки, прорывая растрескавшийся асфальт, вылезал крошечный одуванчик. Он вырос посреди камня и осколков. Он тянулся пушистой желтой головкой к свету. Элси смотрела на него каждый раз, когда приходила на остановку. Вылез этот наглец пару недель назад и уже расцвел.

Справа загрохотало, заскрипело. Толпа колыхнулась и потекла вперед. Автобус опустил грузное тело, тяжело выдохнул и открыл двери для пассажиров. Элси запрыгнула на подножку и за наводнившими автобус головами тщетно пыталась разглядеть ту, которая ей не понравилась.

Знакомые лица, знакомые плакаты, даже грязь по углам и исцарапанные металлические люки знакомые. А незнакомца нет.

Он не появился. Напрасно Элси вглядывалось в лица. Его надо было забыть и слушать знакомые песни по радио, думать о весне, о школе, о предстоящих экзаменах и еще о многом другом, о чем обычно думают семнадцатилетние девушки. Но Элси не могла. Не выходило из головы отражение в окне с матовыми серыми глазами.

Что-то внутри судорожно дергалось, рвалось наружу. Как сумашедшее, приплясывало сердце. В автобусе было душнее, чем обычно, несмотря на открытые до упора люки. Элси едва не пропустила свою остановку, так внимательно она перебирала взглядом лица, много-много красных от жары лиц. Все они были правильными, нормальными, настоящими и привычными. Скучными. Все они что-то выражали, что-то говорили, куда-то и зачем-то смотрели, прятали какие-то вполне определенные мысли. А тот незнакомец… Элси поняла, что в нем ей не понравилось. Он весь был каменный, или гипсовый, или стеклянный. Будто вовсе не человек.

Не появился незнакомец и на следующий день, и на следующий, и через неделю. А потом Элси надоело ездить на автобусе. Она нашла целую полянку ирисов, скрытых в высокой, давно некошеной траве заброшенного участка. Она порвала колготки о колючие лапы дикого крыжовника, и руки ее горели от крапивы. Но в школу она влетела ко звонку с довольной улыбкой и гнездом на голове.

Такой Элси видеть привыкли. Классная, очень пожилая и очень нормальная женщина в огромных очках и неизменном массивном черном платье, встретила ученицу сухим:

– Приведи себя в порядок, Алиса.

Поджатые губы и притворно строгий тон – единственное, что она позволяла себе в отношении Элси. Сельской школе никто больше не принесет столько бесполезных грамот.

Элси училась и делала это вполне неплохо, но серые школьные стены высасывали из нее все, что давали весенние цветы. Она скучала наедине с дряхлыми учебниками за своей первой партой и ждала, страстно, с нетерпением, того момента, когда сможет вырваться из тисков школы. Ждала и боялась, потому что не знала, куда податься ей, любящей все живое и цветущее, одиноко-свободное странной сельской девчонке. Ее пугали, отталкивали большие города, которые топорщатся высотками, тянутся лабиринтами улиц. Но она хотела, ужасно хотела…

Стать кем-то.

– Романтична до ужаса, – смеялась мама.

Сделать что-то настоящее, обязательно свое, такое, после чего можно будет смело сказать: “Я чего-то стою”. В Элси очень глубоко жил червячок задавленных амбиций, гордый червячок, который, заметив внимание к себе странного незнакомца, поднял голову.

Элси весь день смотрела на рисунки на полях и решила: она шанс на хоть что-нибудь интересное не упустит. И на другой день снова поехала на автобусе.

Элси дождалась. В тот день лил теплый весенний дождь. Под ногами текли бурные ручьи. Мокрая, липкая земля забивала подошву, брызги нещадно пачкали новые колготки. Уже стемнело, чертовы дополнительные перенесли на вечер. Теперь приходилось шлепать домой пешком, мешая туфлями грязь.

Запах петрикора стоял в густом душном воздухе. Тяжелые облака упали на землю пуховым одеялом, и все живое задыхалось под ним, как в бане. Обычно Элси нравились дожди. Но в этот раз противно сводило легкие и грязь хлюпала и взвизгивала под ногами. Цветы спрятали головки. Нечего было ловить в сером дымном воздухе. Даже зелень крон поседела. Будто и не апрель вовсе, а старик-ноябрь.

– Не промокла? – раздался за спиной оклик.

Элси обернулась. В паре шагов от нее, увязая в грязи лакированными черными ботинками, стоял он. Стоял, как ни в чем не бывало, спрятав в карманы брюк белые руки, с насмешливой полуулыбкой на губах, и самым бесстыдным образом пялился на мокрую, уставшую Элси.

– Мы с вами уже виделись.

Что-то подсказывало: не так должна повести себя нормальная семнадцатилетняя девушка на пустой дороге с незнакомцем. Не стоять неподвижно и не пялиться в ответ. Но непослушное сердце сделало кульбит и застучало где-то в пересохшем горле.

– Алиса Войская, – медленно, по слогам произнес незнакомец. Он, как гурман, пробовал фамилию на вкус, долго вертел ее на языке, пережевывал, а потом нахмурил брови. Не понравилась.

– Мы разве знакомы? – Элси не понимала: удивлена она, рада или напугана.

Незнакомец улыбнулся, на этот раз почти искренне, и даже соизволил представиться:

– Владимир Филов. – Прозвучало так, словно и фамилию, и имя он только что выдумал, и это его очень веселило.

– Вам… – Элси запнулась. Всякий раз, когда она представляла встречу с этим человеком, он или молчал и смотрел тем же прошивающим насквозь взглядом или объяснял, что забыл здесь. Теперь же он не делал ни того, ни другого. Он вел себя слишком нормально.

– Я следил за тобой, и ты это знаешь.

Судя по лицу Владимира, вид у Элси был правильный: будто все тучи разом рухнули ей на голову.

– Ты должна была замечать странности, – продолжил он.

“Как в романе”, – промелькнула мысль. Промелькнула и скрылась. И ничего не осталось. Элси призналась:

– Замечала.

В ее жизни много странностей. И главная из них стоит сейчас и смотрит сверху вниз матовыми глазами.

– Я приду завтра. А ты подумай. Вспомни, Элси, – пафосно закончил Владимир, развернулся на облепленных грязью каблуках и зашагал удивительно бесшумно по пустой темной улице. Элси не смогла его окликнуть. Почему-то нельзя было ни в коем случае нарушить воцарившуюся тишину. Нельзя было прогнать хилую дымку тайны, которая повисла над дорогой. Элси казалось, что она видит ее: изорванную, жалкую, тряпочкой болтающуюся в ветках старого ореха.