– Язычники тоже люди, и им надобно указать путь к спасению.

«Аки волка не корми, он все в лес смотрит. Посечь бы всех поганых вместе с их капищами богопротивными», – подумал Иоаким, но вслух этого не сказал.

Царь продолжал настаивать на своём:

– В Сибири и православные живут. Им-то чего делать? Вон к Нерчинску и Албазину китайцы подступают. Случись беда, сгинут христиане без покаяния.

– Есть ведь в Даурах священнослужители, – недовольно проворчал Иоаким.

– Они в малом числе. Тамошние земли наши навечно, и нехристям мы их не отдадим. Я повелел строить города в Сибирской стране и выступить против китайцев всем служивым людям. Однако чтобы нам в дальних краях укрепиться, надобно там веру христианскую распространять.

– Мы с Освящённым собором ещё потолкуем о сибирских архипастырях, – недовольно отозвался патриарх. – Хотя может лучше отдать дальние земли вместе с погаными иноверцами китайцам? Нам в исконной вотчине забот хватает.

Государь нахмурился.

– Ты, отче, готов отдать наши земли всем, кому не попадя: Киев с Малороссией – ляхам, Сибирь – китайцам. Тебя послушавши, я на одной Москве останусь. Значит, в исконной вотчине хватает забот? Уж куда исконнее Галич с Костромой, а Церковью православной забыты. Там раскольники хозяйничают, равно как и в Путивле с Севском.

– Так наведи войско, изничтожь ересь силой.

– Кажись, терпение и смирения не в чести у вашего брата, архипастыря. Не обессудь, отче, но порой я, на тебя глядючи, расстригу Аввакума поминаю. Есть меж вами схожесть.

Патриарх аж побагровел.

– Чем же мы схожи? – тихо спросил он.

– Тем, что крови людской не страшитесь. Аввакум желает пережечь и перепластать всех православных, а ты готов изничтожать всех без разбору раскольников. Может быть, среди заблудших овец немало тех, чьи души спасутся от мудрых наставлений?

– Не больно они души берегут! Жгут себя ироды целыми сёлами! И вечные муки им не страшны!

– Воистину раскольники свершают тяжкий грех. Но главная вина лежит не на простых людишках, а на их пастырях. Значит, наши пастыри должны быть лучше.

Багровый цвет лица Иоакима приобрёл синеватый оттенок.

– По-твоему, пущай Аввакум с братией здравствуют, а мы же будем с ними в велеречии состязаться. Их погаными языками сам нечистый, прости Господи, вещает. Покуда его словесами одолеем, ещё немало народу себя пожгут.

– Ладно, отче, дам я согласие на казнь Аввакума, Лазаря, и Епифана, – устало сказал Фёдор.

Патриарху сильно не понравилось явное нежелание государя чинить расправу.

– Ты царь али не царь? Коли мнишь себя царём православным, должен защищать основы Веры и казнить беспощадно врагов наших, инако падет истинное христианство, придёт всеобщий соблазн и настанет конец Мира.

– Уж больно много ты, отче, тьмы нагоняешь. Бог милостив! Он нас спас даже в Смутное время.

– Тогда спас, нынче покарает, за то, что науку не усвоили, иноверцев сызнова привечаем, слушаемся их, да еще и походить на них хотим, а взамен рушим во имя мирских соблазнов древлепреданное церковное устроение.

– Ну, положим, устроение церковное не древнее: российскому патриаршеству нет и сотни лет.

– Перемены не возбраняются, когда они крепят Святую Церковь, но нельзя допускать разорения единого храма Божьего.

– Ты, отче, страшишься, что при великом числе епархий, власть твоя уменьшится, – раздражённо сказал государь.

Иоаким опять покраснел.

– Смиренный раб Божий не ради власти принял постриг, но ради служения Господу.

– Прости, отче, за обидные слова – заговорил Фёдор уже помягче. – Царь тоже человек и не всегда умеет совладать с неправедным гневом.

– Бог простит, – откликнулся патриарх уже с обычным своим спокойствием.