Вряд ли то, что он собирался рассказать понравилось бы патриарху, поэтому Матвеев поспешил прервать Кириллу Полиектовича:

– Царь Пётр покуда мал и непоседлив. С летами он остепенится. Меня другое беспокоит: стрельцы, как слышно, недовольны отстранением царевича Ивана от власти. Гудят стрелецкие слободы.

– Нынче они гудят, а завтра успокоятся, – уверенно сказал Нарышкин.

Иоаким был того же мнения:

– Стрельцы ещё седмицу пошумят да и примолкнут. А ежели нет, то надобно будет наказать особливо рьяных смутьянов: кого-то казнить, кого-то высечь, кого-то подалее от Москвы сослать.

– Негоже нам, боярам, боятся людей подлого звания, – заметил Кирилла Полиектович, выпятив свое толстое брюхо.

А Артамон Сергеевич проворчал с брезгливой гримасой на лице:

– Нельзя потворствовать черни! Чем слабее на подлых людишках узда, тем они более склонны к недовольству!

– Верно! – поддержал его Кирилла Полиектович. – Надобно самых рьяных бунтовщиков повесить на стене Земляного города, чтобы остальные, глядючи на них, устрашились.

– Чернь мы утихомирим, – уверенно заявил патриарх. – А среди бояр у нас почитай единомыслие.

– Неужто никто не пытался вступиться за царевича Ивана? – осведомился Матвеев.

– Кто вступится? – ухмыльнулся Нарышкин. – Бояре, ежели и недовольны, своего недовольства не выказывают, сам Иван робок и бороться с нами не станет, а кто стал бы, у того… у той нет мочи.

– Ты про кого? – удивился Артамон Сергеевич.

– Про царевну Софью Алексеевну. Ох, и люта она! Кабы у неё была сила, с нас пух и перья полетели бы. Но бодливой корове Бог рогов не дал. Не может девица, пущай и царевна, тягаться с нами.

Матвеев устало вздохнул:

– Надобно бы о делах потолковать, да утомился я в пути. Лета берут своё.

– Чай, тебе пятьдесят осьмой годок пошел, – вставил Нарышкин. – Старик ты уже.

– Я на два года тебя моложе, – напомнил ему Артамон Сергеевич.

Патриарх поднялся.

– Наши дела могут немного подождать. Ступайте оба отдыхать, а завтра утром, Артамон Сергеевич, я буду ждать тебя и князя Юрия Долгорукова.

В выборе Иоакимом второго для себя собеседника не было ничего странного: старый князь Юрий Алексеевич Долгоруков все-таки был главой Стрелецкого приказа и, пожалуй, самым уважаемым из бояр. А вот то, что патриарх не вызывал назавтра Кириллу Полиектовича, могло значить лишь одно – отцу царицы указывали на его место. Глава семейства Нарышкиных, хотя и был неумны человеком, намёк сразу понял и нахмурился, однако ничего не сказал.

Попрощавшись с патриархом, Артамон Сергеевич и Кирилла Полиектович покинули Крестовую палату.

«С Божьей помощью мы сумеем сохранить наше православное государство», – подумал патриарх, когда за его гостями затворилась дверь.

Долгое время в Москве не было иных защитных укреплений, кроме кремлёвских. Лишь в тридцатые годы XVI века правившая за малолетнего сына Ивана (будущего царя Ивана Васильевича Грозного) Елена Глинская возвела каменные стены Китай-города, а в царствование её внука, Фёдора Ивановича, появились Белый город и Земляной город.

Дворы знати располагались вблизи Кремля – в Китай-городе и Белом городе. Большинство же торговцев и ремесленников жило в Земляном городе, где, за редким исключением, обитали и стрельцы, чьи слободы находились в Замоскворечье, рядом с Девичьим полем, на Пречистенке, у Петровских ворот и на Сретенке.

В военных походах стрельцы составляли костяк русской армии, а в мирное время они несли караульную службу в городе и охраняли царские палаты. В сравнении с посадскими людьми18, их положение было привилегированным, однако и им тоже доставалось немало тягот, число которых с тех пор, как царь Фёдор слег, значительно увеличилось. Служивые роптали и пытались жаловаться, однако эти жалобы оборачивались против самих жалобщиков. Последние надежды стрельцов на справедливость рухнули со смертью государя. А тут ещё к прежним обидам прибавилось недовольство беззаконным возведением на престол малолетнего Петра, вместо взрослого Ивана. И всё-таки военное сословие, включая и самую беспокойную его часть, московскую, присягнуло новому царю без помех. Но после присяги волнение среди служивых неожиданно вспыхнуло с небывалой прежде силой, причём его застрельщиками стали, как уже было выше сказано, командиры полков и более мелкие стрелецкие начальники – в общем, те, на кого их подчинённые ещё недавно подавали челобитные.