«Эх, жаль службу в приказе Тайных дел! – привычно подумал он. – Меня тогда очень уважали, хоть я и был всего лишь подьячим».

Между тем спор между посетителями «Разгуляя» перерос в драку. Очевидное превосходство в количестве сторонников царевича Ивана помогло им без труда справиться со сторонниками царя Петра, выгнав последних из кабака. Довольные стрельцы и солдаты дружно выпили по этому поводу.

– Как там, Андрюха, царевна Софья Алексеевна поживает? – спросил вдруг стрелец Леонтий у рыжего, курносого парня в красном кафтане.

Шакловитый вздрогнул. Когда он увидел царевну Софью на похоронах государя, она произвела на него неизгладимое впечатление. Было в этой девице нечто такое, отчего в её присутствии Шакловитый начинал без вина хмелеть. Прежде с ним такого никогда не случалось, несмотря на весь его огромный опыт общения с женщинами.

– Печалится Софья Алексеевна, – коротко ответил Андрюха.

– А отколь Андрюха может что-то знать о царевне? – спросил удивлённый Шакловитый.

– Он с девкой её сенной любится, – хмыкнул Ларион.

– А-а-а!

Выпив ещё чарку, Шакловитый окликнул бабёнку с пышными бёдрами:

– Эй, Ульянка!

– Чем я могу служить Фёдору Леонтьевичу? – игриво отозвалась она.

– Давай подымимся наверх! – буркнул Шакловитый, выходя из-за стола.

Он чувствовал сильное возбуждение.

«Должно быть, я вина лишнего выпил: вот меня и распалило».

– Почто ж не подняться? – сладко пропела Ульянка.

– Удачи тебе, Фёдор Леонтьевич! – с усмешкой пожелал Цыклер.

Софья после похорон царственного брата забилась в свой кабинет, покидая его днём лишь для трапезы и, чтобы посетить храм. С утра до вечера она размышляла о произошедших событиях. Царевна догадывалась, что зачинщиком возведения на престол сына ненавистной ей мачехи был вовсе не патриарх, поскольку он по своему характеру был весьма осторожным человеком. Не зря его недоброжелатели утверждали, что в начале своего патриаршества Иоаким однажды заявил царю Алексею Михайловичу:

– Я, государь, не знаю ни старой веры, ни новой, но что велит начальство, то готов творить и слушаться его во всём.

Наверняка настоящими инициаторами беззаконного наречения Петра царём были царедворцы, добившиеся высокого положения при Фёдоре Алексеевиче и пользовавшиеся у недавно скончавшегося царя доверием. Многочисленные князья Долгоруковы16 поднялись за последние несколько лет так, как им не удавалось возвыситься, несмотря на всю их знатность, ни в одно из предыдущих царствований. Но Долгоруковы хотя бы Рюриковичи, а боярин Языков и братья Лихачёвы не могли похвастаться родовитостью, что не помешало никому из них войти в ближайшее окружение государя. С кем у царя совсем испортились отношения, так это с его родичем, боярином Иваном Михайловичем Милославским, из-за самонадеянности последнего. Когда Милославского изгнали из Кремля, он обвинил в этом Языкова, князей Долгоруких и братьев Лихачёвых, хотя сам был более всех виновен в своих неприятностях. Если бы царевич Иван взошёл на престол, он наверняка приблизил бы к себе изгнанного старшим братом родича, и тот, конечно же, принялся бы мстить своим недругам. Многие царедворцы, страшась возвышения Милославского, готовы были лечь костьми, чтобы не подпустить его к власти.

«Иван Михайлович умом не блещет, – думала Софья. – Он, поди, не скрывал своих помыслов – вот его враги и всполошились. Языков уж три года стелил себе соломку, на случай смерти царя Фёдора: даже за Матвеева хлопотал. Прочие бояре тоже словно забыли, как они при моём отце, государе Алексее Михайловиче не ладили с Артамоном. Вот дураки! Лучше бы они попытались с Милославским помириться: его легко обвести вокруг пальца. А Матвеев – хитрая лиса: он своими радетелями попользуется и избавится от них за ненадобностью».