Ей не терпелось перебраться в особняк. Последние несколько месяцев работа над книгой стопорилась, а здесь, надо думать, дела пойдут веселее. Она уже представила, как сидит в кабинете за пишущей машинкой, в окружении старинных вещей, а за окном расцветает сад.

– Да уж… – Винсент, щурясь от солнца, покосился на дом. – Тишины тут хватает.

Он уже хотел убрать сигареты, но случайно разжал пальцы, и портсигар упал прямо в пруд.

– Черт бы его побрал, – выругался он и осекся. – Простите, вырвалось.

Анна с сожалением посмотрела на темное пятно в ряске.

– Надеюсь, там не слишком глубоко… – проворчал Винсент, снимая пиджак и закатывая рукава белоснежной рубашки.

Анна с сомнением поглядела на воду.

– Может, не стоит?

Но он уже улегся на край ограды и опустил руку в черную жижу.

– Это военный трофей, – Винсент поморщился, когда зачерпнул порцию вязкого ила, – счастливая вещь, если хотите. Вот дерьмо! – Он выдернул руку. – Простите, кажется, порезался. Там на дне что-то острое.

– Прекрасно, – фыркнула Анна, разглядывая его ладонь, – хотите заработать столбняк?

Рана была неглубокой, но сильно кровоточила. Винсента это, однако, не остановило – сунув руку обратно, он несколько секунд ворчал, скалился и наконец достал портсигар, а вместе с ним еще что-то блестящее.

Анна заглянула ему через плечо.

– Дайте-ка посмотрю.

При ближайшем рассмотрении находка оказалась серебряной заколкой. Часть застежки была отломана, и, судя по всему, именно об нее порезался Винсент. Стилизованная под ветку сирени, инкрустированная крошечными аметистами, которых сейчас почти не осталось, безделушка до сих пор хранила остатки былой красоты.

– Красивая штучка. – Винсент окунул ее в воду, чтобы смыть остатки грязи. – Хотите забрать?

– Пожалуй… Интересная вещица. – Анна повертела заколку в руке, любуясь переливами камней на солнце, и убрала ее в карман. – А теперь едемте домой. Надо обработать рану, пока вы не подцепили какую-нибудь заразу.

Миссис Труди, как и следовало ожидать, пришла в негодование, увидев их: Анну в перепачканной юбке и Винсента, зажимающего окровавленную ладонь. Домработница вызвалась обработать рану, но Анна заверила, что справится сама и попросила аптечку.

Они прошли в кабинет, где она усадила Винсента в кресло, а сама присела сбоку. Ловко, но бережно промыла рану спиртом, присыпала антисептиком и принялась накладывать повязку.

– Не туго? – спросила она, завязывая бинт.

– В самый раз. – Винсент улыбался, но смотрел на нее с удивлением. – Хорошо перевязываете, – похвалил он. – Где научились?

– В госпитале, – ответила Анна. – Я и швы накладывать умею. Хорошо, что в вашем случае этого не требуется.

– Вы были на войне?

Анна кивнула.

– Да, хоть и недолго. В шестнадцатом году ушла в Красный Крест, а через полтора года вернулась домой. Мама сломала ногу, и нужно было за ней присмотреть.

Их глаза встретились, и Анна увидела, что он смотрит на нее иначе. Значит все же воевал. Все это время она гадала, был ли Винсент из числа счастливчиков, отсидевшихся в тылу, или ему довелось понюхать пороха в траншеях.

– Северо-восточный фронт, Франция, – отчеканил он так, словно сдавал очередной рапорт, – одиннадцатый батальон.

Анна видела перед собой уже не юриста – офицера. Винсент неожиданно переменился в лице, а она будто снова перенеслась в госпиталь, и вместо уютного кабинета их окружали больничные койки, стук железных каталок по полу и едкий запах лекарств с примесью крови и гноя.

– Выходит, мы были почти соседями. – Анна сказала это больше затем, чтобы развеять наваждение.

– Бузенкур, – уточнил Винсент, – слышали о такой деревушке?