Они вытащили меня с того света.

Рей – со своей неизменной стойкостью и юмором. Марта – с её мудрыми словами и добротой.

За этот год я, наверное, впервые поняла, что такое семья. Они никогда не требовали ответов – кто я, откуда, что со мной случилось. Просто приняли меня.

Марта рано овдовела. Отца Рея унесла лихорадка – в тот год была эпидемия. Она тоже переболела, но выжила, правда, здоровье стало совсем хрупким. Рею тогда было восемь лет, и ему пришлось слишком рано повзрослеть. Каким-то чудом он не заболел. Ухаживал за матерью, держал дом на своих детских плечах.

Я не могу их подвести. Более стойких и тёплых людей я в жизни не встречала.

Поправляя одежду, я бросила взгляд в сторону палатки Лорда Блэка.

Он когда-то сказал мне, что страх не должен управлять нами. Не должен мешать нам выбирать путь – он должен лишь направлять.

Надеюсь, я пересилю свой страх, Дэймон.

Мой отец – набожный человек.

Люциан де Валуа яро верит в Бога и считает себя Его последователем на земле. Кто-то видит в нём достойного мужчину и прекрасного отца, но я всегда знала – он самый настоящий безумец. Пока остальные дети беззаботно играли в своих огромных домах, я вынуждена была часами читать священные писания и молиться.

Мать не могла защитить меня – она умерла при родах. Он никогда её не вспоминал. Всё, что я о ней знала, – имя: Морвенна Нокс.

Однажды я попыталась расспросить его о матери. Спросила, какой она была. Какие у неё были глаза. Любила ли она читать.

На мгновение его взгляд затуманился, будто он увидел перед собой не меня, а кого-то другого. Но затем в его глазах вспыхнул огонь ярости, и в следующий момент он ударил меня по губам.

– Она была грешницей, родившей ведьму, – прошипел он.

В пять лет я впервые столкнулась со своими силами. Случайно подожгла гостевой домик, когда пряталась там от отца. Он был в ужасе. В его мире всё, что касалось ведовства, не имело к Богу никакого отношения. С тех пор я молилась о прощении, стоя на коленях… За свою греховность. Он требовал от меня покорности и смирения, а сам после проповедей напивался до беспамятства и швырял тарелки в слуг, если они подавали ему еду не той температуры.

– Я инструмент Господа, и мне позволено больше, чем тебе, – однажды заявил он, когда я впервые осмелилась спросить, почему он может грешить, а я – нет.

Он считал, что его кровь очищена молитвами.

Мне запрещалось пользоваться магией. Даже думать о ней. Из-за этого у меня случались неконтролируемые выбросы силы. Магия вдруг начинала струиться по телу огненным вихрем, концентрируясь на кончиках пальцев и разлетаясь искрами вокруг.

Когда мне исполнилось десять, отец решил, что за каждый такой выброс пара ударов плетью станет отличным наказанием. В тот момент я окончательно перестала верить в Бога.

Интуитивно я всегда тянулась к природе. Ветер ласкал моё лицо, наполняя лёгкие прохладой, трава шептала тайны под босыми ногами, вода звала за собой, а огонь… Огонь был мной. Он плясал на кончиках пальцев, манил, подчинял, сжигал. Сухие псалмы, которыми меня пытались кормить, никогда не могли заглушить этот зов. Втайне я пыталась учиться контролировать свою силу – и у меня даже неплохо получалось. Всего – то пару раз я едва не подожгла наш сад, за что была тут же наказана. Можно сказать, я была талантливым ребенком.

Даже внешность выдавала мою склонность к огню: волосы, отливающие жидким мёдом на солнце, веснушки, покрывающие лицо и плечи, кожа, мгновенно принимающая жар солнца. Только глаза оставались холодными, словно бездонный океан. Говорят, что глаза – зеркало души. Мою душу покрыл инеем мой отец.