«Да что ты такое творишь?! – громко укорял внутренний голос Хосрова. – Как можно эту нечестивую вещь прятать в священном писании?!»

Осознав, какой греховный поступок он только что совершил, юноша почувствовал, что у него едва не остановилось сердце. Он тут же вынул непристойную фотографию из книги и задумался, куда бы ее переложить. Вскоре решение было найдено: Хосров снял тюбетейку и, поместив фотографию прямо на голову, накрыл ее головным убором.

– Ну что, подумал, будешь взрослеть? – запрыгнув обратно в фаэтон, Логман продолжил попытку навязать Хосрову свой пошлый левак.

Не придав значения словам дельца, Хосров задал встречный вопрос:

– Мой товар готов?

Нетерпимость и раздражительность Хосрова была настолько очевидна, что даже такой «толстокожий» к грубостям человек, как Логман, почти было обиделся.

– Вижу, брезгуешь моим обществом, даже поговорить по душам не хочешь, – явно затаив злобу, заявил Логман.

– Глупости какие, мне просто не до тебя… – отмахнулся сын лавочника и поднялся на ноги. – Ехать надо, отец ждет.

– Ну, катись к своему отцу, – нагрубил в ответ портовый делец. – У меня есть, с кем общаться, видел, какие люди мне руки жмут – беки?

Хосров ухмыльнулся, ибо был свидетелем безразличия тех двух господ к персоне Логмана.

– Ты думаешь, я слепой? Один из них даже не удосужился подать тебе руку, – с усмешкой парировал сын лавочника.

– Ты про того, что в форме? Плевать я на него хотел, – возмущено отмахнулся Логман. – Я его не знаю и знать не хочу, для меня важно, что меня Горхмаз бек признает. Это сын настоящего бека. И живут они в большом доме, в крепости. Богатая семья. Его отцу я сапоги справил из чистой кожи, заграничные. Уезжал как-то из порта англичанин, он ступил на промыслах в лужу нефти и не знал, как отмыть, а я возьми и скажи ему, что, мол, его обуви пришел конец – никак не отмыть, выбросить надобно. Он мне поверил и выбросил.

– И ты отмыл сапоги и загнал их честному человеку втридорога? – Хосров, насмехаясь, дополнил рассказ Логмана, восхищенного собственным проворством.

– Какой ты догадливый! – пропустив мимо ушей насмешку Хосрова, Логман продолжил: – Я даже коробку для них нашел, чтобы придать им товарный вид, и сам же отвез беку домой. Если бы ты знал, какая у него дочь! Красавица писаная… И имя у нее волшебное – Хумай… Жаль, мне происхождение не позволяет, я за такой женщиной на край света пошел бы, а за ночь с ней жизнь бы отдал… Ты же тоже в крепости живешь, – поинтересовался Логман, – должен знать эту семью, перед их домом растет высокий виноградник, до самой крыши тянется. Хозяин дома привез лозу из Шамахи и сам лично посадил.

Услышав новость Логмана, Хосров впал в ступор, однако быстро взял себя руки.

– Ты что, знаешь эту семью? – удивлено спросил Логман, заметив изменившееся лицо собеседника.

– Нет, не знаком с ней. И вообще, мне уже пора к отцу. Прикажи людям отправить меня домой.

Поведение Хосрова не удивило Логмана, в очередной раз сын лавочника его недослушал и прервал на полуслове… И он только изумленно завертел головой.

Хосров поднялся на ноги и, пребывая в растерянности, не знал, с какой стороны ему сойти с фаэтона. Мысли путались, в парня вселился страх. Хосрову казалось, что девушка из его видения настолько хороша для него, что ему не хватает многого – знаний, мужской привлекательности, – чтобы иметь хоть какой-то шанс приблизится к ней.

Подъезжая к дому, Хосров, уже вполне справившись с сильным эмоциональным потрясением, вдруг вспомнил о фотографии полуобнаженной женщины. Сорвав с головы тюбетейку и даже не взглянув на фото, он уверенно смял его в руках и швырнул на мостовую, справедливо посчитав, что грязи – место в грязи.