тень на закате – от тонкого стебля злака;
вещь, множа смерти, тянет с собою творца.
…пуск состоялся и бедный дикарь заплакал,
глаз проклиная, что всё это – созерцал.
…только теперь, уходя ещё дальше в степи,
наш караван из рептилий, несущих боль,
сделался точкой. И ужаса меры степень
можно означить сухого песка щепой.
Ты не заметишь, как небо капкан смыкает, —
избавь тебя бог – глядеть на горгоний лик!
…цель озверела. И прошлая жизнь стекает
пресною кровью в бездонный сосуд земли.
Пятое марта
прадеду
…означением горести пустовремённых судей —
воспаряет оркестр в своей симфонической сути,
не щадя репродуктор на жёлтой стене вокзала, —
овладевает толпой, – как партия приказала.
Пуще лютых гонцов с головами собак на сбруе,
нотный стан восстаёт и навечно покой ворует,
и слеза – что печать на потрёпанной челобитной,
где меняется речь – от восторженной до обидной.
Ты не скажешь, что вдруг – все же думали, ожидали;
только шёпот тревожный: он умер – а что же дале, —
соловей разольётся, иль голосом тусклым выпи
съёжит горло тоска – хоть горелого спирта выпей?..
Оттого – тишина горше звона на колокольне;
вызревают пути – кому скорый, кому окольный;
не крылатый мороз потроха клюёт неустанно —
но звенящая изморось в голосе Левитана.
…удлиняется день; вьют минуты поток, что ласты.
Громче прочих певцов – затянул свиристель горластый, —
не в кленовой сети, не в осушенной кроне граба, —
точно крови искал – у густого рябины краппа.
Размыкается круг и гремят по утру засовы
под напором ключей, меж которых один – басовый, —
говорит, что отныне не знает иной любви. Да
открывает собой – покаянный псалом Давида…
Middlelake
Оле С.
…твой мир ничуть не изменился —
хоть нарисуй, хоть опиши;
всё также гуси тянут Нильса
стезёй взросления души,
и свет по набережной длинной
течёт, впадая в сок реки;
и боги снова дружат с глиной —
хоть обратись, хоть обреки.
…ты сам себе – болезнь и лекарь,
огонь и дым, гора и низь, —
и сказка в теле человека —
хоть убеги, хоть обернись…
«…ни глаголом, ни локтем, ни медною лептой к мене …»
К.С.
…ни глаголом, ни локтем, ни медною лептой к мене —
не добраться до Фив, дабы почесть воздать Алкмене
за измену царю, коей жертвою – сам Алкид.
Полощи наши годы бельём, – паче спуск киселен, —
в молоке, убегающем прочь – в глубину расселин.
Среди поля считай вновь обретшие плоть – полки!
…это та же страна, непочатая месть которой
обернётся соседям – почуявшей голод сворой,
да разбоем крестовым от тлена бегущих скнип —
за блатняк на поминках, привычный расклад терпила,
за порожние муки побед, что в себе копила,
и за чистый эфир, оживлённый посредством книг.
Узнавай и недуг – святотатство да боголепство, —
где птенец – под венец, – деспотии хромое детство;
пуще сраму в церквах – говорит о любви Дамаск!
…ты прими – в нашу жизнь не войдешь, как заходят в воду,
как бревно протыкает единственный глаз уроду
и как смотрит звезда в обезлюдившие дома.
…всё иначе. Чума – то не вечная мука пекла,
не закон площадей, не отчаянный шелест пепла,
не паскудство ума, не гробов глуховатый стук —
это просто болезнь. Посмотри в изложенье шире —
то лишь знак за грехи обезумевшему транжире,
безобиден до срока – как свист и пожатье рук…
…приходила пора – оживали в пару овины;
кроме Спарты – кому на роду не любить Афины?
В каботажном купании – радостней взмах весла;
горизонт приземлён и трепещут в садах оливы…
Мы упрямо идём на свидание с прошлым – в Фивы,
сквозь извечные козни богов, коим несть числа.
…настоящее кратко, покуда молчит оракул;
на письме и на картах – чернильный узор каракуль,
меч стирает о ножны зазубренные края.
И, пока мы в пути, мы имеем в остатке – память,