Пристань была небольшой – около четырёх метров шириной и глубиной, наверное, метра три, а может, и меньше. Невысокий берег укрыт большими деревьями, будто нарочно выращенными природой для нужд войны, заметно пострадавшими от многочисленных осколков. Туда, под тень этих деревьев, ставили баржу под погрузку, и сразу же после завершения уводил её маленький буксирчик в сторону Сталинграда. Точно по расписанию на освободившееся место моментально ставили другую баржу, и повторялось всё заново, так вот и продолжалось всю ночь, разумеется, при наличии барж. До рассвета, постоянно рискуя, временами попадая под артиллерийские обстрелы и авиационные налёты, героические труженики волжской флотилии перевозили грузы, людей, раненых. Наступило утро, мы снова не успели переправиться; нас опять отправили на старое место до следующей ночи.

Этой ночью в ожидании переправы из пулемётчиков никто не сомкнул глаз, поэтому, почувствовав утром безопасность и возможность отдохнуть, солдаты мгновенно погружались в сон. Я никогда не страдал бессонницей и всегда при малейшей благоприятной возможности закрывал глаза и в один миг впадал в дрёму. Эти качества внутреннего состояния моего психического настроя спасительно помогали мне урывками восстанавливать нормальное состояние в военной обстановке, когда тревоги сопровождают тебя постоянно, не давая возможности хорошо отдохнуть; при иных быстро меняющихся обстоятельствах глубокий сон мог губительно отразиться на моей жизни. А так, секундными отключениями, я набирал полновесный отдых; единственное, что мне не нравилось, так это тяжесть и постоянный шум в голове, это продолжалось, по крайней мере, пока я не получал возможности для полноценного многочасового отдыха.

Утром нас опять побаловали отцы-командиры – на завтрак выдали буханку хлеба на каждого, масло и сахар. В покинутом местными жителями саду нашли растения, пригодные для заварки чая: малину, мяту, зверобой, подорожник, девясил, листья земляники. Вскипятили воду, заварили чай и наелись хлеба с маслом, запивая душистым травяным сладким чаем.

Такие моменты, словно праздники, долго не забываются, оставаясь в памяти, как островки блаженства в бушующем холодном море, особенно когда радоваться нечему и дни сопряжены с постоянным голоданием, неустроенностью быта, лишениями и непредсказуемыми трудностями.

Должен признаться, мой взвод каким-то образом сплотился в единую дружную команду, стал напоминать целостную, согласованную и здоровую семью. Особенно эта сплочённость чувствовалась в пулемётных расчётах. Это меня радовало, и я всячески их поддерживал, внедряя коллективные обеды, чаепития и другие общие мероприятия. Каждый боец проявлял заботу об остальных своих товарищах и старался сделать что-то хорошее и полезное для общего пользования, а не ждал, когда кто-то сделает для него, а он воспользуется плодами его труда.

Глядя на всё это, я сделал тогда главный для себя вывод, что вот таким образом должны выкристаллизовываться правила и отношения между людьми при строительстве подлинного социализма. Когда все работают, не оглядываясь на других, стараясь не ударить лицом в грязь, не замарать свою честь, не урвать лишний кусок у своих же товарищей и принести наибольшую пользу для блага всего сообщества. И как только люди увидят расслоение в их среде, все усилия пойдут на спад. Недоверие как снежный ком будет расти с каждым витком всё больше и больше, и всё рухнет и рассыплется в прах в конечном итоге.

Гул ожесточённых боёв на улицах Сталинграда не стихал ни днём, ни ночью; временами он перемещался с одного участка города на другой, напоминая грозу, с такими же раскатами, сияниями разрывов и пожарищ. Днём противостояние усиливалось, включалась вся линия боевых соприкосновений. Работа вражеской авиации активизировалась настолько сильно, что казалось, самолётов у врага было очень много – пугающее количество. Они шли конвейером, методично, строго по три машины, маршем – словно на парад.