Первоначально вождь рассматривался лишь как одно из авторитетных лиц и функции его были скорее медиативными, чем судебными[262]. Об этом свидетельствует и сам характер древнего процесса, который, даже если дело касалось уголовных (в нынешнем представлении) преступлений (убийства, кражи и т. п.), был более похож на современный гражданский процесс: суд начинался только после обращения потерпевшей стороны – по своей инициативе представители власти судебный процесс не начинали[263]. Он не сулил властям особенных выгод и был больше обязанностью, делегированной обществом, чем привилегией[264].

Для многих видов уголовных преступлений подобная ситуация сохранялась при сложившемся государстве. Однако несомненная связь суда с публичной властью не гарантировала обеспечение судебных решений каким-либо принуждением, все послесудебные действия осуществляла сама потерпевшая сторона, получившая на то одобрение властей; властный аппарат принуждения стал применяться сравнительно позднее[265]. Суд вождей в этом отношении принципиально не отличался от, например, суда пракрестьянской общины.

В современном представлении суд предполагает наказание, кару, однако карательное значение суда едва ли можно вывести из карательных на первый взгляд мер коллектива в отношении своих членов, таких, например, как изгнание и умерщвление[266]. Умерщвление – не наказание, а избавление от преступника. Его сородичи преследовали одну цель – восстановить мир, что достигалось путем устранения из коллектива индивида, постоянно преступавшего социальную норму или своими действиями ставившего коллектив на грань вражды с чужаками[267]. Позднее эти способы обеспечения социальной нормы использовались судом народного собрания (веча).

Придание суду карательной роли, функции наказания, преимущественно принадлежит государству. Первые случаи возбуждения публичной властью судебных процессов связаны с покушением на личность или имущество правителей. Здесь власть в полной мере применяла физическое принуждение[268]. Эта практика позже распространилась и на другие виды нарушения мира, которые получили значение преступлений.

Появление суда вождя (короля, князя) не означало, что, во-первых, исчезли досудебные формы решения конфликта и, во-вторых, суд и досудебные формы стали его монополией. В раннегосударственный период реальностью было сосуществование суда, третейского суда и досудебных форм разрешения конфликтов (переговоры, посредничество), имевших вполне легальный, правовой характер[269].

Однако неверно думать, что судебный процесс был связан только с представителями государственной власти; действовала и общинная юрисдикция (прежде всего сельской общины)[270]. Представления самой общины о пределах своей юрисдикции существенно выходили за границы, определенные ей государством. В эпоху раннего государства в ведении общин оставался и вопрос о жизни и смерти (реальной или социальной) ее членов.

Достаточно надежные письменные источники славян датируются VI в. Более ранние данные не позволяют делать какие-либо выводы об общественном строе славян, да и соотнесение отдельных этнонимов первой половины 1-го тыс. н. э. со славянами (например, венедов) встречает возражение многих исследователей[271].

Функции внутриплеменного управления выполнял совет старейшин, возглавлявших отдельные семейные коллективы[272]. Можно предположить, что общинные лидеры, которые происходили из древнейшего селища, обладали особыми правами в деле управления общиной и пользовались особым авторитетом при разрешении споров. В пору расцвета родового строя старейшины не обладали карательными функциями, посреднические функции закреплялись за ними тогда, когда родовой строй начал разлагаться