Достигнув Византия, они оставили этот город, показавшийся им, видимо, слишком укрепленным и, возможно, слишком хорошо охраняемым; однако они переправились через пролив – частично на своих кораблях, частично на лодках, собранных вдоль побережья, особенно в большом болоте неподалеку от Византия, – и, высадившись в Азии, захватили Халкидон. В этом городе гарнизон превосходил численностью нападавших, но ужас перед варварами был так велик, что римские солдаты позорно бежали, даже не увидев врага. Скифы вошли в Халкидон без сопротивления, и легкость победы, а также добыча, которую они там захватили, воодушевили их и усилили алчность.

Затем они двинулись к Никомедии, куда их звал предатель, названный Зосимом Хризогоном. Захват этого города не потребовал от них больше усилий, чем взятие Халкидона, и добыча была бы гораздо богаче, если бы жители, предупрежденные о приближении варваров, не бежали, унося с собой все, что смогли спасти из своих сокровищ. Тем не менее скифы нашли здесь достаточно, чтобы удовлетворить свою жадность, и, продолжая разбойничьи набеги, они разграбили также Никею, Кий и Прусу. Они хотели продвинуться дальше и дойти до Кизика, но внезапно разлившийся от дождей Риндак остановил их. Они повернули назад, сожгли Никомедию и Никею, которые сначала лишь разграбили, и, вернувшись к морю, погрузились на корабли и увезли всю добычу в свою страну.

Разорение такой провинции, как Вифиния, и столь многих значительных городов без того, чтобы варвары встретили на своем пути или при отступлении какие-либо римские войска, безусловно, не делает чести правлению Валериана и слишком ясно свидетельствует о нерадивости и медлительности, в которых его обвиняют историки. Этот император все еще находился в Антиохии. Он послал Феликса для защиты Византия, сам двинулся в путь и дошел до Каппадокии, где, узнав, по-видимому, об отступлении скифов, вернулся, не совершив ничего, кроме причинения множества неудобств и ущерба жителям земель, через которые проходил.

К набегам варваров, опустошавших лучшие провинции империи, добавилось еще одно бедствие – чума, которая уже несколько лет подряд свирепствовала в городах, деревнях и армиях. А чтобы довершить бедствия римлян, Валериан нашел позорный и трагический конец в войне с персами.

После побед, одержанных Гордианом III над персами, и мира, заключенного с ними Филиппом, между двумя империями не было открытой войны. Впрочем, это не значит, что Шапур строго соблюдал мир. Упоминается о возобновлении этим царем враждебных действий против римлян еще во времена Галла. Зонара сообщает о Тиридате, царе Армении, свергнутом тогда персами и собственными сыновьями, перешедшими на сторону врагов. Но именно при Валериане, с помощью предателя Кириада, Шапур сбросил маску и разжег войну с новой силой.

Кириад, сын отца того же имени, который, должно быть, был знатным сирийским вельможей, навлек на себя его гнев своим дурным поведением и безумной расточительностью, обокрал его, похитил большое количество золота и серебра и бежал на земли персов. Он явился ко двору Шапура и убедил его напасть на римлян, без сомнения указывая, насколько благоприятен момент для предъявления старых претензий к империи, которой сейчас правит слабый император, разоряемая со всех сторон варварами. У него самого были в этом деле свои интересы и расчеты, как покажет дальнейшее. Честолюбие Шапура сделало его восприимчивым к подобным предложениям. Он выступил в поход, возможно, воспользовавшись связями, которые Кириад сохранил на землях, подвластных Риму. Он вторгся в Месопотамию, захватил Нисибис и Карры, проник в Сирию и взял Антиохию врасплох.