Эта резня ожесточила весь народ, который отомстил сирийским городам и деревням. Повсюду иудеи, разделённые на небольшие отряды, несли огонь и меч. Сирийцы, как можно догадаться, не давали себя убивать без сопротивления. Таким образом, все города Сирии разделились на два лагеря, ведущих беспощадную войну. Жадность, как это обычно бывает в таких случаях, соединилась с жестокостью и ненавистью. Убийцы обогащались за счёт имущества убитых, и эта новая приманка умножила зверства: улицы и площади были усеяны трупами – мужчин, женщин и детей, – что было ужаснее, чем поле боя после кровопролитной битвы. Лишь четыре города во всей Сирии не участвовали в этой резне и остались спокойными: Антиохия, Сидон, Апамея и Гераса.

В то же время мятежники захватили Кипрос – крепость, построенную Иродом над Иерихоном, – и разрушили её укрепления; а жители Махеронта, важной крепости, которую Плиний [6] называет второй цитаделью Иудеи после Иерусалима, уговорили римский гарнизон покинуть город без боя, после чего стали его полными хозяевами.

Эти невыносимые бесчинства в конце концов навлекли на иудеев войну с римлянами. Цестий, видя, что весь народ берется за оружие, вынужден был выступить в поход. Он взял с собой лучшие легионы, к которым присоединились вспомогательные войска, предоставленные соседними царями – Антиохом Коммагенским, Соэмом Эмесским и Агриппой. Последний лично сопровождал его, и они вместе вступили в Иудею. Цестий без труда проложил путь к столице: он взял и разрушил Яффу, осмелившуюся оказать сопротивление, и расположился лагерем в пятидесяти стадиях от Иерусалима, пока иудеи праздновали Кущи.

Они смело атаковали его, и их натиск был так стремителен, что расстроил ряды римлян и поставил всю армию в опасное положение. Однако римляне оправились и отбросили иудеев к городу. Но в первой схватке они потеряли пятьсот пятнадцать человек, тогда как со стороны иудеев пало лишь двадцать два. В этом бою особенно отличился Симон, сын Гиоры, о котором нам ещё не раз придётся говорить.

Цестий оставался на той же позиции три дня, а иудеи держались перед ним, защищая подступы к своему городу. Они даже заняли высоты, господствовавшие над проходами, готовые обрушиться на римскую армию при первом ее движении. Агриппа понял их замысел и отправил к ним послов с мирными предложениями, надеясь либо вывести римлян из положения, которое казалось ему опасным, убедив иудеев сложить оружие, либо хотя бы посеять раздор между мятежниками и жителями Иерусалима, способный ослабить их. Послы Агриппы, выполнив поручение и объявив от имени Цестия амнистию за все прошлое, если те откроют ему ворота города, получили от мятежников в ответ лишь нападение: одного убили, другого ранили, а тех из народа, кто возмущался этим нарушением священных прав, разогнали камнями и палками.

Цестий, видевший раздор среди врагов, счел момент благоприятным для атаки. Он двинулся на них со всеми силами, обратил в бегство и преследовал до самого Иерусалима, где расположился в семи стадиях от города.

Там он снова оставался в бездействии три дня, вероятно, чтобы изучить местность и подготовиться к штурму. На четвертый день, тридцатого числа месяца Гиперберетея (первого месяца осени), он подступил к стенам. Народ был словно в плену у мятежников. Те, несмотря на свою дерзость, устрашились приближения римской армии и, оставив предместье, заперлись в храме. Цестий сжег квартал Безета, и если бы он развил успех и воспользовался паникой, охватившей врагов, то мог бы взять город и сразу закончить войну. Но он бездействовал, обманутый некоторыми офицерами своей армии, которые, если верить Иосифу, подкупленные деньгами Флора, не желали столь скорого окончания войны и хотели сделать иудейский народ еще более виновным из-за длительного сопротивления римскому оружию.