Иоанн предоставил ему эту возможность своими бесчинствами, которые, достигнув крайностей, описанных мною ранее, не только возмутили народ, но и оттолкнули даже тех его сторонников, в ком еще не угасли чувства стыда и человечности. Его партия состояла из собственно зелотов, первых и главных виновников бедствий города; галилеян, его земляков, последовавших за ним из Гисхалы; и некоторого числа идумеев, изгнанных Симоном из своей страны и нашедших убежище в Иерусалиме. Последние внезапно отделились, перебили зелотов, рассеянных по разным кварталам города, разграбили дворец, где Иоанн хранил награбленные сокровища, и вынудили его заперться в храме с оставшимися верными ему людьми.

Оттуда он продолжал внушать страх: народ, знать и идумеи опасались не открытого нападения, а отчаянного шага, который мог бы побудить эту шайку безумцев устроить ночью поджог города. Они стали совещаться, и, как говорит Иосиф, Бог направил их мысли к дурному решению. Они придумали средство хуже самой болезни: чтобы уничтожить Иоанна, они решили впустить Симона, и их защитой от одного тирана стало призвание второго. Матфий, первосвященник, был отправлен к Симону с просьбой войти в город; к его мольбам присоединились многие беглецы, вынужденные покинуть Иерусалим из-за насилий зелотов. Симон с надменным видом выслушал эти смиренные просьбы и милостиво согласился на то, что полностью соответствовало его желаниям. Он вступил в город, обещая избавить его от тирании зелотов, но втайне решив занять их место; и народ с тысячами радостных приветствий встретил как спасителя того, кто намеревался обращаться как с врагами и с теми, кто его призвал, и с теми, против кого просили его помощи.

Это происходило в начале весны [6] 69 года от Рождества Христова, в то время, когда смуты в Римской империи давали иудеям своего рода передышку, которой они злоупотребляли, терзая друг друга.

Симон, овладев городом, предпринял несколько атак на храм и, пользуясь поддержкой народа, имел численное превосходство. Но выгодное положение было на стороне Иоанна, который сумел так хорошо им воспользоваться, что устоял против всех усилий врага. Он даже добавил к укреплениям храма четыре новые башни, вооружив их различными метательными орудиями, лучниками и пращниками, так что люди Симона не могли приблизиться, не будучи осыпаны градом стрел и камней. Их пыл в атаках ослабел, и они потеряли надежду выбить Иоанна из этой выгодной позиции, где он так яростно оборонялся.

Тем не менее они держали его в напряжении; и пока Иоанн был занят подготовкой к обороне против них, он дал возможность Элеазару, которого затмил, вновь выдвинуться. Элеазар, столь же честолюбивый, как Иоанн, но менее талантливый и находчивый, с негодованием сносил необходимость подчиняться выскочке, отнявшему у него первенство. Однако тщательно скрывая эти чувства, он выказывал лишь негодование против жестокого и отвратительного тирана. Такими речами он склонил на свою сторону нескольких главарей шаек и вместе с ними захватил внутреннюю часть храма, расположенную выше остальных.

С этого момента положение Иоанна стало самым необычным. Находясь между двумя врагами, один из которых был над ним, в то время как он сам господствовал над другим, он имел столько же преимущества над Симоном, сколько Элеазар – над ним самим. Тем не менее, Иоанн удерживался против обоих, отражая Симона благодаря превосходству своей позиции и отгоняя Элеазара снарядами, выпущенными его машинами. Это были непрерывные схватки, без решительной победы, которая сломила бы любую из сторон.