Суилий, выступавший обвинителем, обвинил Азиатика в подкупе солдат деньгами, а также иными, еще более преступными способами. Кроме того, он укорял его в прелюбодеянии с Поппеей и в иных противоестественных пороках. Азиатик был человеком умным и мужественным. Он защищался с такой силой, что Клавдий был глубоко тронут, а сама Мессалина не смогла сдержать слез. Однако в ней это было лишь механическое впечатление, не изменившее ее сердца. Выйдя, чтобы утереть глаза, она наказала Вителлию не дать обвиняемому ускользнуть.

Между тем обвинение разваливалось само собой. Азиатик потребовал, чтобы ему предъявили хотя бы одного из тех солдат, чью верность он якобы подкупил. Привели одного, который его даже не знал и которому лишь сказали, что Азиатик – лысый. Этот лжесвидетель, спрошенный, знает ли он обвиняемого, ответил утвердительно и, чтобы доказать, указал на кого-то из присутствующих, приняв его за Азиатика, поскольку тот тоже был лысым. Над этой ошибкой посмеялись; Клавдий осознал ее значение и склонялся к оправданию обвиняемого.

Вителлий помешал этому благому намерению ужасным предательством. Приняв смягченный тон и пролив несколько слез, он сказал, что Азиатик был его давним другом и что они вместе оказывали почтение Антонии, матери императора. Он перечислил заслуги обвиняемого перед республикой, его доблесть в войне с бриттами и все прочие доводы в его пользу – и заключил, что ему следует предоставить свободный выбор способа смерти. Клавдий так тупо следовал внушениям тех, кому привык подчиняться, что согласился с этим, полагая, что проявляет милосердие.

Дион передает события несколько иначе. Он пишет, что Вителлий притворился, будто Азиатик поручил ему просить о праве самому избрать себе смерть, и что Клавдий, поверив этому, счел просьбу обвиняемого признанием вины. Но, возможно, это объяснение было придумано теми, кто не понимал, до какой степени глупость помрачала разум Клавдия.

Как бы то ни было, Азиатик умер с твердостью, достойной его прежней славы. Друзья уговаривали его избрать медленный и легкий путь к смерти, отказавшись от пищи. Он ответил, что благодарен им за эту последнюю заботу, но просит освободить его от следования их совету. Совершив обычные упражнения, искупавшись и весело поужинав, он велел вскрыть себе вены, не позволив себе ни единой жалобы – разве что заметил, что было бы честнее погибнуть от козней Тиберия или ярости Гая, чем от коварства женщины и грязного языка Вителлия. Перед смертью он пожелал увидеть костер, на котором должно было сгореть его тело, и велел перенести его на другое место, чтобы дым не повредил деревьям – до такой степени он сохранял присутствие духа в последние мгновения.

Пока в покоях Клавдия судили Азиатика, Мессалина, как я уже говорил, вышла. Она спешила избавиться от Поппеи и послала к ней людей, которые так напугали её тюрьмой, что та решилась на добровольную смерть. Всё это произошло без ведома Клавдия: спустя несколько дней, увидев за своим столом Сципиона, мужа Поппеи, он спросил, почему тот не привёл жену; и Сципион ответил, что она умерла.

Два брата, знатнейших римских всадника, были замешаны в этом деле за то, что предоставили свой дом для встреч Мнестра и Поппеи. В этом состояло их преступление. Но Суилий обвинил их в сенате за сон, который видел один из них и который они истолковали как предзнаменование общественных бедствий или скорой смерти принцепса. Они были осуждены, а те, кто помогал Мессалине во всей этой интриге, получили награды. Префекту претория Криспину было пожаловано полтора миллиона сестерциев [19] и преторские знаки отличия. Вителлий добился для Сосибия миллиона сестерциев [20] – как для человека, полезного республике уроками, которые он давал Британику, и советами, которыми помогал императору.