Новый остров возник в Эгейском море [17] близ Феры и Терасии. Мы упоминали о подобном явлении при Тиберии, в 768 году от основания Рима.

Клавдий, желая принять четвертое консульство, взял себе в коллеги Вителлия, который таким образом стал консулом в третий раз.

ТИБЕРИЙ КЛАВДИЙ ЦЕЗАРЬ АВГУСТ ГЕРМАНИК IV – Л. ВИТЕЛЛИЙ III. 798 г. от Р. Х. – 47 г. н. э.

В республике не было цензоров со времен Павла и Планка, которые носили этот титул при Августе, но без особой чести и успеха. Императоры осуществляли их власть как надзиратели за нравами. Они назначали сенаторов и римских всадников. Что же касается функций цензуры, заключавшихся в переписи граждан и их имущества, то, кажется, они полностью прекратились после смерти Августа. Клавдий, будучи консулом в четвертый раз, возродил эту должность: он принял ее на себя и разделил с тем же [прим. ix. a.] Вителлием, который уже был его коллегой по консульству.

Это невероятное возвышение Вителлия было наградой за его позорные угодничества перед Мессалиной и вольноотпущенниками. Ему было мало просто подчиняться их воле: он унижался перед ними самым низким и рабским образом. Однажды он умолял Мессалину позволить ему снять с нее обувь; сняв правую туфлю, он положил ее между тогой и туникой, хранил и всегда носил с собой как драгоценный залог, время от времени целуя ее. Среди своих домашних богов он держал золотые изображения Нарцисса и Палласа. Он не боялся выглядеть смешным из-за нелепостей, лишь бы они были лестными. Когда Клавдий в том году, как мы скоро расскажем, устроил Сеcularные игры, Вителлий сказал ему: «Да будет вам суждено часто праздновать этот праздник!» Таково было унижение, до которого честолюбие довело человека, впрочем, обладавшего умом и способностями.

Клавдий в качестве цензора составил список сената и исключил из него некоторых, большинство из которых удалились добровольно, так как сенаторское достоинство было обременительно для их скромного состояния. Напротив, он почти насильно ввел в сенат некоего Сурдония Галла, который удалился в Карфаген. Клавдий вызвал его и сказал: «Я хочу связать тебя здесь золотой цепью» – и назначил его сенатором.

При пересмотре списка всадников и вообще в своей цензорской деятельности, как замечает Светоний, он проявлял ту же переменчивость здравого и неразумного суждения, которая царила во всех его поступках. Он поставил позорную отметку рядом с именем одного всадника, но когда друзья того заступились, согласился стереть ее, сказав: «Однако я не буду против, если след от помарки останется». В этом смешении снисходительности и строгости есть даже нечто тонкое.

В других случаях он проявлял чрезмерную мягкость. Когда молодого человека, уличенного во многих проступках, оправдывал и даже хвалил его отец, Клавдий освободил его от всякого порицания, сказав: «У него есть свой цензор». Профессионального развратника, известного по всему городу своими изменами, он просто предупредил, чтобы тот бережнее относился к своему здоровью или хотя бы вел себя осмотрительнее. «Ибо, – добавил он, – зачем мне знать, кто ваша любовница?» Напротив, он отметил нескольких граждан за весьма незначительные проступки, которые до него никогда не служили поводом для строгости цензоров: за выезд из Италии без его разрешения, за присоединение к свите и чиновному рангу какого-то царя в провинции. Некоторые с позором для него опровергли обвинения, выдвинутые на основе небрежных донесений его соглядатаев. Люди, которых он упрекал в безбрачии, бездетности или бедности, доказали, что они женаты, имеют детей и богаты. Одного он обвинил в том, что тот в ярости и отчаянии покушался на свою жизнь и ранил себя мечом. Обвиняемый разоблачился перед ним и показал, что на его теле нет ни единой раны.