Тем временем Клавдий занимался обязанностями цензора. Он строгими указами пресёк вольность, которую позволял себе народ в театре, оскорбляя криками некоторых знатных дам и Помпония, консуляра и знаменитого автора трагедий. Он провёл закон против ростовщических займов, выдаваемых молодым людям в расчёте на смерть их отцов. Он продолжил работы по строительству акведуков. Он даже обратил внимание на предмет, более достойный грамматика, чем принца. Когда-то он написал трактат, доказывая, что римскому алфавиту не хватает трёх букв. Он захотел ввести их употребление императорским указом: и действительно, они использовались при его правлении в публичных памятниках; после его смерти они были настолько забыты, что достоверно известны лишь две – дигамма эолийская, соответствующая нашему «в» (согласному), и антисигма, заменявшая сочетание «ps»; третья осталась неизвестной.

Иностранные дела этого года представляют достаточно интересный материал. Произошли волнения в Азии и на Востоке; были беспокойства и в Германии. Поскольку события на Востоке образуют цепь происшествий, заполняющих несколько лет, я оставлю их для отдельного изложения, где всё будет собрано вместе. То, что произошло в Германии, более обособленно.

Херуски в своих междоусобицах потеряли почти всю свою знать, и у них остался лишь один отпрыск царского дома, находившийся в Риме. Его звали Италик, он был сыном Флавия и, следовательно, племянником Арминия; по матери его дедом был Катумер, вождь племени хаттов. К столь знатному происхождению он добавлял личные достоинства: молодой принц был красив лицом, статен и обучен всем военным упражнениям как римлян, так и германцев. Херуски, попросившие его себе в цари, получили согласие Клавдия, который одарил Италика богатыми дарами, дал ему охрану и, отправляя его, напутствовал возобновить славу предков. «Ты первый, – сказал он, – кто, родившись в Риме и воспитанный среди нас не как заложник, а как гражданин [28], отправится владеть чужеземным царством».

Сначала Италику всё удавалось. Поскольку он не участвовал в распрях, разделявших херусков, он относился ко всем одинаково и тем всем нравился. Он сочетал в своём поведении римские обычаи с нравами своего народа: с одной стороны, мягкость и умеренность избавляли его от врагов; с другой – излишества за столом и кутежи делали его приятным для варваров. Таким образом, его двор был многолюден, а слава начала распространяться.

Те, кто выделялся в прежних распрях, стали опасаться, что сами дали себе господина. Они удалились к соседним племенам и своими речами настраивали их против Италика. «Германия, – говорили они, – теряет свою свободу, и среди нас утверждается римское владычество. Что же, разве среди природных германцев не нашлось никого, кто мог бы занять первое место, и нужно было искать в Риме сына предателя Флавия, чтобы вознести его над нами? Напрасно хотят почтить его родством с Арминием. Будь он даже его сыном [29], а не просто племянником, – воспитанный среди наших врагов, пропитанный рабским воспитанием и чужими нравами, чего нам от него не ждать? Но если он унаследовал отцовские чувства, то никто не сражался с большей ненавистью против отечества и против пенатов германцев, чем его отец».

Этими речами они возбудили умы и собрали большие силы. Италь, со своей стороны, имел значительную партию, и его друзья утверждали, что он пришел к власти не насилием, а был призван по выбору народа. «Он, – говорили они, – обладает преимуществом знатного происхождения: испытайте его доблесть и убедитесь, достоин ли он Арминия, своего дяди, и Катумера, своего деда. Ему даже нет причины стыдиться своего отца. Флавий вступил в союз с римлянами с согласия всех своих соплеменников. Разве можно винить его за то, что он не захотел нарушить свои обязательства? Напрасно безумцы громко кричат о свободе, тогда как сами, низкие и презренные в своем личном поведении, вредящие общему благу, питают надежды лишь в раздорах».