– Боже мой, мама, что с тобой?! – воскликнул Антон, вытянув руки и шагнув к ней, не понимая, что делать, но так и не смог прикоснуться.

Голова шла кругом. Натянутые нервы были готовы лопнуть со звоном стальной струны. Надо было осмотреть раны, оказать помощь, но что-то незримое внутри подсказывало, что лучше не прикасаться.

– Антоша… – прохрипела мать. – Это высвобождает меня… Я… Я не хочу…

Из уголков остекленевших глаз женщины скатились слезинки.

Омертвевшую тишину кухни нарушил звук постукивающих зубов Антона.

– Что? – дрожащим голосом спросил он, не понимая, как и чем может помочь.

– Беги, сынок… – с последним выдохом сказала она и начала безвольно оседать.

Внутри всё оборвалось. Он никогда не думал, что станет свидетелем картины ужасной и необъяснимой смерти родной матери. Время словно замедлило бег, а сердце подпрыгнуло высоко в груди, потянув за собой нервы и завязав узлом. Это было реально и нереально одновременно. Как в дешёвом эффекте из фильма проходной категории. В голове пульсировала только одна мысль: этого не может быть.

Это не могло быть правдой. Зелёный свет, насекомые-переростки, раны на теле, из которых не сочится кровь, толстый слой чёрных экскрементов на полу. Опрокинутая сковорода и растоптанные пирожки. Но это происходило прямо на глазах.

Не успело безвольное тело коснуться пола, как израненную маму буквально вывернуло наизнанку со звуком лопнувшего арбуза. Ничего не соображающий Антон взвизгнул и отпрянул назад в коридор.

Вопреки всему в разные стороны не брызнула кровь и не полетели ошмётки внутренностей. То, что когда-то было женщиной, мгновенно превратилось в коричневато-зелёную бурлящую массу, из которой формировались длинные отростки, похожие на струи монтажной пены, бьющей из баллона.

У Антона подкосились ноги. Чуть было не плюхнувшись на задницу, он продолжил пятиться в коридор, не в состоянии оторвать глаз от чудовищной метаморфозы, бурлящей в центре раскуроченной кухни. Отростки пены уперлись в плиту, стол, холодильник. С грохотом сорвали навесные шкафы с посудой.

Одно щупальце метнулось следом за ним, но не дотянулось пары сантиметров до пяток, пробуксовывающих на россыпи чёрных точек. Какой-то клокочущий звук вырвался из недр пенящейся массы, и отросток быстро стал приобретать форму длинной тонкой лапы, заканчивающейся острым когтем.

Мозг окончательно отказал под напором адреналина и страха. Антон побежал, даже не сообразив, что направляется в дальнюю комнату, а не к входной двери. Хватая ртом воздух в попытке закричать, он подскочил к окну, выходящему на противоположную сторону дома. Трясущиеся пальцы схватились за ручку, и он даже не обратил внимания на целостность стекла.

А на кухне уже скребло когтями по ламинату и разбитой посуде ужасное нечто, которого попросту не могло быть. Гортанный клёкот перерастал в истерический визг неведомых голосовых связок, от которого закладывало уши и парализовало тело.

Антон забрался коленями на подоконник. Мерзкий животный страх сковывал движения настолько, что он с трудом двигался. Ноги разъезжались, а удерживать равновесие становилось всё сложнее с каждой секундой.

Скрипнул запорный механизм, и он рванул раму на себя. За ней оказалась ещё одна. Обливаясь холодным потом, он повернул ручку и снова потянул, чуть не упав с подоконника. За открывшейся створкой возникло ещё одно оконное стекло, только на этот раз заключённое в советскую деревянную раму, запертую на старый шпингалет, измазанный краской. Он вцепился в него и стал раскачивать шпиндик из стороны в сторону, проклиная того, кому пришло в голову закрасить засов в закрытом виде.