– Кто ты, будущий Галуа, Гаусс, Лобачевский?

Грустно и горько мне вспоминать, как я обходился с этим, по существу, добрым и милым человеком. Грустно и то, что не оправдал его надежд, и вообще оказался очень и очень далеко от математики, в которую влюблён и по сей день за её необыкновенную красоту и ясность мысли. Но ведь жизнь одна, и даже этих достоинств сей великолепной науки так мало, чтобы оправдать ими своё существование.

Ну, а противостояние с Фолей Львовичем всё-таки мне аукнулось. Выпускного экзамена по тригонометрии не было, и отнюдь необязательные текущие двойки привели к итоговой четвёрке по этому предмету, которая и пошла в аттестат.

Эсфирь Марковна, преподававшая нам литературу, по сочинениям обыкновенно ставила мне две отметки: двойку – за грамотность и пятёрку – за содержание. Впрочем, никаких талантов во мне не замечала. Зато гремела и блистала в школе Геня Ганс, учившаяся на класс старше и писавшая сочинения в стихах. Я её знал ещё по литературному объединению, где она была не на плохом счету, а также имела роман с Жорой Сомовым.

Мои успехи по прочим предметам оценивались и вовсе по трёхбалльной системе. Будь то, скажем, история или обществоведение. Однако не было случая, чтобы я, выйдя к доске, тупо молчал. Пусть и страшно заикаясь, но на любую предложенную тему умел сказать нечто не бессмысленное и даже разумное, пользуясь исключительно логикой и общими соображениями.

Поначалу мне даже ставились пятёрки и четвёрки, но постепенно к учителям приходило ощущение, что ни в один учебник я никогда не заглядывал. Однако поставить мне отметку ниже тройки они, не покривив совестью, тоже не могли. Особенно, если учесть, какие перлы подчас выдавались и самыми добросовестными нашими зубрилами.

Одноклассники ещё прежде моей победы на Всесоюзной олимпиаде считали меня способным. Было и такое, что однажды Лариса Толоконцева, староста класса, провела опрос, по которому получилось, что в классе: я – самый одарённый, а Светка Шабалина – самая модная.

А вот учителя школы, не доверяя «физичке» и «математику», считали меня полным ничтожеством. Однажды «немка» Клавдия Павловна, столкнувшись со мной на школьной лестнице, даже высказала пожелание: дескать, хорошо бы тебе, оставив учёбу, пойти работать, чтобы «не портить такой хороший класс».

И вдруг – победитель, да ещё во всесоюзном масштабе! Учителя были в шоке…

А дело происходило так. Однажды мама узнала от своей сотрудницы по поликлинике № 2, врача Яновской, что её сын Лёня участвует в некой заочной физико-математической олимпиаде, которую проводит газета «Комсомольская правда». И что задач там большое количество и они чрезвычайно трудны, и времени на их решение отпущено только месяц. И будто бы некоторые задачи её сыну удалось решить – ведь он занимается в специализированной физико-математической школе.

Меня эта олимпиада, разумеется, заинтересовала, и я попросил маму взять у Яновской условия задач. А мне передали даже саму газету. И оставалось пять дней. И решил я выступить как по физике, так и по математике.

Не знаю, занимался ли я ещё чем-нибудь в эти дни. То бишь, занимался, конечно. По крайней мере, в школу ходил. А вот думал ли о чём кроме этих задач? Вряд ли. Но решал, решал и решал. И не было среди этих задач ничего типового, ничего подходящего под тот или иной шаблон. Но для решения каждой требовалось совершить своё маленькое открытие.

Одну из них помню до сих пор. По условию задачи весь русский алфавит был разбит на пары. А каким образом – неизвестно. И предлагался небольшой текст, в котором каждая буква была заменена на свою напарницу. И требовалось расшифровать получившуюся абракадабру.