Даже К. Ларрингтон вынуждена констатировать, что в классические (то есть период Древней Греции и Древнего Рима) и средневековые времена господствовала точка зрения, что «из евнухов не получаются хорошие воины».[137] Самое забавное, что К. Ларрингтон рассматривает города Залива работорговцев как капиталистические: «Мешать силам капитализма и глобализации, противостоять рынку – опасная вещь, и город Дейенерис, Миэрин, платит за это».[138]Но откуда же возьмётся капитализм в рабовладельческом городе? Рабовладельческая экономика не способна произвести необходимое количество прибавочного продукта для появления капиталистических отношений. Миэрин платит за то, что Мартин не знаком с экономикой и не понимает, как она работает. Как нежизнеспособно хозяйство Вестероса, так же невозможна и экономика рабовладельческих городов.

Раннекапиталистические отношения наблюдаются в Свободных городах, в Браавосе, Волантисе – это явные аналоги итальянских городов-государств Венеции и Флоренции. Венеция была центром международной торговли в Европе до конца XV века, так как вся торговля этого периода была в основном сухопутная или из Константинополя, или от портов Средиземноморья, а туда все товары попадали на венецианских кораблях. Таким образом, Венеция была перевалочным пунктом множества международных маршрутов: религиозных паломников, торговых караванов, дипломатических миссий. Однако падение Константинополя, потеря средиземноморских городов и открытие морских путей в Новый свет и в Индию привели к тому, что Венеция начала быстро терять своё влияние, так как другой отрасли экономики, кроме морской торговли, не имела. Исчезла монополия на морские перевозки между узловыми пунктами средневекового мира и пропало её влияние. Во Флоренции дела обстояли несколько лучше: во-первых, там было развитое и успешное ткацкое производство, позволявшее экспортировать шерстяные ткани по всей Европе; во-вторых, она была центром банковского дела; в-третьих, до конца XVIII века Флоренция контролировала всю Тоскану. И венецианская, и флорентийская республики обрабатывали имеющиеся земли и производили достаточное количество продуктов питания, необходимое, чтобы прокормить свои столицы и мелкие города.

У Мартина в Браавосе и Волантисе мы, практически, не видим никакой сельскохозяйственной деятельности на примыкающих землях. Рыбу там ловят, а откуда берётся хлеб, вино, масло и другие продукты питания? Остальные свободные города: Пентос, Тирош, Мир и Лис – все славятся и торгуют одним-двумя товарами: красители с Тироша, кружева с Мира и продукты деятельности гильдии алхимиков (особенно яды) с Лиса. Не совсем понятно, как веками могут существовать города с такой односторонне развитой экономикой.

Свободные города, особенно Пентос, регулярно откупается от набегов дотраков, прообразом которых, вроде бы, стали монгольские племена. Рассматривая «Игру престолов» (роман), нельзя сказать, что кочевники Дж. Р.Р. Мартина генетически восходят к монгольской орде Чингисхана: дотраки находятся на предыдущей стадии развития – когда тюркские племена были раздроблены и воевали между собой. Именно Чингисхан сплотил их в единое целое и создал грозную военную силу, подчинённую воле одного правителя. Позже он разделил своё государство между своими сыновьями на несколько улусов, но все они имели открытую границу, то есть то направление, в котором владелец улуса должен был продолжать завоевательную политику Чингисхана. Так улус Джучи (отец Бату-Батыя), следуя проложенным Чингисханом курсом, под руководством его внука Батыя постепенно подошёл к пределам средневековой Руси и покорил большую её часть. Дотраки явно конгломерат раздробленных кочевых племён без единого руководства, так как совет вдов кхалов в Ваэс Дотрак не может считаться правительством – скорее, это хранительницы традиций племён, прорицательницы. Безусловно у монгольских племён женщины иногда выполняли некие сакрально-религиозные функции и даже сопровождали посольства; в отдельных случаях к их советам прислушивались ханы – особенно к советам матери или умной жены. Однако корпоративная роль вдов ханов была просто невозможна, между ними были столь острые противоречия и борьба за положение, что как институт реального влияния на жизнь племён они не могли существовать – вдовы просто перетравили бы друг друга. Монгольская история такого института не знает. До государства Чингисхана и его наследников, с которым сравнивает конгломерат дотракских племён К. Ларрингтон,