Королева, женщина вздорного характера и необузданных страстей, имела фаворитом министра Актона, который, будучи подкуплен англичанами, вел все дела самым безумным образом. Политикой англичан всегда было упрочение положения на континенте с помощью подчинения своему влиянию второстепенных прибрежные государств; теперь они пытались прибрать к рукам Неаполь, как уже сделали это с Португалией и Голландией. Англичане поддерживали в королеве ненависть к Франции, а вместе с ненавистью внушали ей честолюбивые мечты об обладании всей Италией.

Население Неаполитанского королевства доходило до 6 миллионов человек; армия – до 60 тысяч; впрочем, неаполитанские солдаты, истые лаццарони[7], далеко не походили на послушных и храбрых солдат Пьемонта: без выправки и дисциплины, они были трусливы, как и всякие дурно организованные войска. Неаполь всё обещал прислать в подкрепление армии Де Винса 30 тысяч солдат, а прислал лишь 2400 человек кавалерии, правда, на хороших лошадях и достаточно обученных.

Таковы были главнейшие государства Италии, расположенные справа от Бонапарта. Перед ним, в полукруге Северной Италии, на склоне Апеннин, лежали герцогства Парма, Пьяченца и Гвасталла, с населением в 500 тысяч жителей, 3 тысячами войска и 4 миллионами годового дохода; ими правил испанский принц, прежний воспитанник Кондильяка[8] тем не менее, несмотря на философское воспитание, находившийся под влиянием монахов и духовенства.

Немного правее, всё еще на склоне Апеннин, лежали герцогства Модена, Реджо и Мирандола, с населением в 400 тысяч жителей, 6 тысячами войска, под управлением последнего потомка знаменитого дома д’Эсте. Этот подозрительный государь до такой степени не доверял духу своего века, что сила страха сделала из него пророка: он предсказал революцию. В своей боязни он желал предохранить себя от всех случайностей будущего и скопил огромные богатства, обременяя налогами жителей. Скупой и боязливый, он был презираем своими подданными, самым умным и самым хитрым населением Италии, наиболее способным к восприятию новых идей.

Далее, за По, следовала Ломбардия, австрийская провинция, управляемая австрийским эрцгерцогом. Эта прекрасная и плодоносная долина, находившаяся между альпийскими водами, ее оплодотворяющими, и Адриатикой, несущей ей богатства Востока, покрытая зерном, рисом, пастбищами, стадами, богатейшая провинция на свете, была недовольна своими чужеземными владыками. Несмотря на уже продолжительное рабство, в Ломбардии сохранялся старый гвельфский дух. Население Ломбардии доходило до миллиона двухсот тысяч жителей. Милан, ее столица, всегда оставался одним из просвещеннейших городов Италии; хотя положение его и было менее благоприятно для процветания искусств, чем положение Флоренции или Рима, но Милан был более близок к северному просвещению, и привлекал значительное число людей, желавших гражданского и политического возрождения Италии.

Наконец, последним государством Северной Италии была Венецианская республика. Эта республика со своей древней аристократией, вписанной в Золотую книгу[9], с государственной инквизицией, ее тайнами и молчанием, подозрительной и придирчивой политикой, не была опасна ни для своих подданных, ни для соседей. Считая с провинциями Террафермы, расположенными у подножия Тирольских и Иллирийских Альп, в ней едва насчитывалось 3 миллиона подданных. Они могли выставить до 50 тысяч славонцев, хороших солдат, дисциплинированных, хорошо обеспеченных и оплачиваемых. Венеция была богата, но уже старым богатством: прошло два века, с тех пор как ее торговля перешла за океан и несла свои сокровища островитянам Атлантического океана. Республика едва сохранила несколько кораблей, проходы же в лагунах были почти засорены; но ее доходы все-таки были еще значительны.