Эдуард Английский гнал свое войско вперед, и принц Уэльский смотрел с седла на войну, которая так отличалась от баллад и романсов.

Огонь и боль принес король Англии туда, где, по его словам, было его, принадлежащее ему по праву, королевство.

И лилии развевались на одном знамени с львами, разделив с ними герб.

Эдуард был доволен.

Да, дичь, конечно, полная – жечь собственные земли.

Графство, доставшееся в наследство от матери, жаль, но что поделать.

Эхо войны.

А как иначе прикажете выманить из логова короля Франции, его дражайшего двоюродного дядюшку Филиппа?

Он может очень долго сидеть, собирая войска, и когда соберет, тяжко сохранить достоинство, удирая сломя голову на корабли.

Его нужно разозлить, довести до бешенства, выманить из столицы, причем срочно, пока бароны не подтянулись.

И потому лучники жгут деревни, выпуская тучи горящих стрел, рыцари берут разбег, словно куропаток накалывая разбегающихся крестьян, и латники насилуют деревенских баб вдоль обочин дорог.

Ужас и пламя – вот послание от доброго короля Эдуарда доброму королю Филиппу, и несут его тысячи беглецов, которых гонит перед собой во все стороны английская армия.

Филипп Шестой Валуа был в бешенстве.

Да, он король, и чертов Эдуард присягал ему, как королю Франции.

Бред вот так взять и вдруг объявить королем себя, но ведь его-то тоже объявили…

Он сидит на троне, но сидит непрочно и не может позволить не меньшему, чем он сам, Капетингу безнаказанно грабить его страну.

Треклятый родственничек в третий раз переправлялся через пролив и высаживался во Франции, причем первые два догнать его и вышибить дух так и не удалось.

Теперь же со всех концов неслись гонцы, наперебой сообщающие о зверствах англичан, и король бесился от гнева и собственной беспомощности.

Приказы полетели во все концы королевства, и бароны вели свои войска так быстро, как-только могли.

Рыцари, пехота, наемные арбалетчики и ополчение городов устремилось на зов короля, но англичане опережали на пару недель.

Как всегда.

Последнего гонца привели ночью.

Он валился с ног, хрипел, рука обмотана окровавленной тряпкой.

Услышав про деревню, в которой англичане рубили руки еще живым, король взревел.

Ждать больше было нельзя.

Французская армия (все, кто успел прибыть) устремилась в погоню.

Восемь тысяч рыцарей, знатнейшие вельможи Франции, три тысячи генуэзских арбалетчиков, пять тысяч пехоты и еще пять – ополченцев, кто с вилами, кто с мотыгами.

21 одна тысяча человек, и этого должно было вполне хватить, чтобы раздавить двенадцать тысяч англичан.

Французская армия бросилась в погоню.

Две армии неслись через всю страну, отчаянно цепляясь за свои обозы.

Англичане – с награбленным добром, французы – с тем скарбом, без которого добрые рыцари отказывались идти в бой категорически.

Приказы летели во все стороны, разрушались мосты, и казалось в этот раз, ловушка наверняка захлопнется.

Не вышло.

25 августа англичане нашли брод и, сбросив охранявший тот берег заслон, переправились через Сомму.

Французы висели на плечах, и Эдуард Третий скрепя сердце приказал занять холм у деревушки Креси.

Живые изгороди обрамляли его склоны, оставив открытым пространство около двух километров.

Восемь тысяч лучников, три тысячи латников и тысяча рыцарей, так много для рейда и так мало для тяжелого удара рыцарской конницы.

Обрушилась ночь, и с ней ливень.

Холм, ливень, англичане и французы.

Ватерлоо, из века в век.

Всю ночь стучали топоры.

Снявшие с луков тетивы, чтоб не промокли, лучники вколачивали чуть ниже вершины холма ряды кольев.

Когда был забит последний, вся армия завалилась спать, сотрясая французскую ночь громовым английским храпом.