Толпа.

Жителей и нет на улицах, негде встать и идти некуда.

Сегодня Лука – Рим.

В первый и последний раз.

Весь Сенат, бывшие консулы и преторы, народные трибуны, патроны и клиенты.

Очень независимые, просто случайно оказавшиеся здесь.

Прогуливаются, деланно удивляются встреченным знакомым.

Ждут.

Цезарь смеется.

Нет, он абсолютно серьезен, но собеседникам кажется, что изрезанное морщинами лицо и искры в глазах смеются.

Хотя и когда смеется, он серьезен и глаза у него тогда ледяные.

Весь Цезарь в этом, у него все наоборот, и не придерешься, но бесит.

Эти двое сидят напротив.

Напротив друг друга.

Они всю жизнь напротив друг друга, ненавидят друг друга, и это делает их почти близкими.

Чужих не ненавидят.

Мрачно сопит, поводя бычьей шеей, Красс.

Широкие ладони уперлись в столешницу, будто щупая ее на предмет продажи.

Красс такой, весь мир для него – вещь, и весь фокус в том, как купить ее дешевле и продать дороже.

Помпей чуть откинулся в кресле, голубые глаза смотрят уже не так трогательно, как в молодости, но все равно как-то наивно.

Он уже немного ревнует и к Цезарю и сам удивляется своим чувствам.

Он – Помпей Великий, покоритель всего известного мира, по триумфу на континент.

Его любят.

Он в это верит.

Они сидят и молчат, глядя друг на друга.

Кто скажет первым, тот проявил слабость, показал, что ему нужно больше всех.

Цезарь вздыхает, сгоняя улыбку с уголков губ.

И заговаривает первым.

Открытые ладони протянуты к собеседникам.

Ему ничего не надо сверх того, что уже есть.

Ему не надо чего-то, он хочет всё.

Собеседники кивают.

Три ладони накрывают друг друга…

Прогулка сенаторов обрывается внезапно.

Замирают, вслушиваются, вытягивают шеи.

Чтец разворачивает свиток, и его голос доносится во все концы площади.

«Триумвиры подтвердили свой союз!

Договоренности продлены на 5 лет!

Цезарю продлевают полномочия в Галлиях.

Помпею – обе Испании.

Сирию и весь Восток – Крассу».

Толпа ликует, демонстрируя, что мечтала услышать о еще пяти годах несвободы.

Чтец сворачивает свиток.

Равнодушно.

Он не прочел о том, что через четыре года Красса убьют парфяне.

Через семь лет Помпея – египтяне.

Через двенадцать – Цезаря римляне.

Чтец не рассказывает будущее никогда.

Триумвиры прощаются на глазах у толпы.

Пожимают руки, придерживая предплечье собеседника.

Смотрят друг другу в глаза, отдают военные салюты.

Больше они не увидятся никогда.

Но об этом чтец тоже молчит.

Царственное. На злобу дня.

В марте 45 года до н. э. отгремела наконец битва при Мунде, последняя битва этой гражданской войны.

Надо было обустраивать Рим и как-то обустраиваться самому, жизнь-то не вечная, а возраст уже за пятьдесят, из которых десять лет в Галлии, краю диком и суровом.

Опять же, реформировать реформы, приводить в соответствие Сенат, даровать гражданство гражданам и привилегии городам.

В общем, дел у Цезаря было по горло, и из-за них все время не получалось заняться действительно важными вещами.

Ибо ничто так не укрепляет демократию, как династия.

Да, демократически выбираешь себе наследника, и народ ликует, ибо что есть первая забота власти как не сохранение спокойствия в государстве?

Рейтинг там под 90 %, никаких смут и всеобщая воодушевленность.

Цезарь это понимал как никто другой и приступил сразу.

Сначала диктаторские полномочия на год.

Многовато по времени по римским меркам, но времена суровые, человек уважаемый, проголосовали.

По ходу стало понятно, что год – это смешно, нужно десять лет.

Ну куда ж деваться-то, тем более, слышите этот мелодичный скрежет с улицы?

Легионеры точат мечи о мраморные колонны со скуки, чё их лишний раз будоражить?