Проголосовали.

Вскоре выяснилось, что предыдущий преступный режим во главе с ловко погибшими Катоном, Помпеем и прочими завел страну в такие дебри, что десяти лет не хватит никак.

Даже как-то смешно и говорить об этом.

Выход с трудом, но нашли.

Пожизненная диктатура дражайшего Гая Юлия Цезаря.

Ибо кто, как не Он?

В окружении совсем не друзей-то, Армений там, Парфий и прочих Иудей.

Даже как-то неловко на это идти, дорогие товарищи, но если Родина так настаивает, почтенные отцы-сенаторы, так и быть.

Голосуйте и тяните руки повыше, чтобы хорошо было видно.

Вот так, да, спасибо, нет-нет, подпрыгивать не надо, этого вполне достаточно.

Проголосовали пожизненное.

Дальше в общем-то было вполне логично предположить, что престиж пожизненного Диктатора Римской Республики решительно требует некоторых мер.

А именно, обожествления.

Ибо как еще продлить жизнь Отцу Нации, как не государственными молитвами?

Вопрос прошел практически на «ура».

Вспыхнули огни на алтарях, забубонили жрецы, замычали жертвенные животные и потянулись к мраморным потолкам струйки фиама.

И вот тут возник неловкий, не всем понятный тонкий момент.

Вдумайтесь, Диктатор, это хоть и официально, но все-таки как-то грубовато звучит.

Слышится в этом слове грохот солдатских калиг и скрип кожаных ремней панцирей.

Не то.

А вот если скажем, например….Царь?

Подумайте, произнесите так мягко и протяжно, Ца-арь…

Ну, ведь совсем другое дело, а?

Но как донести это тупой толпе, только что три года подряд ходившей на таких же римлян грудь в грудь, во имя спасения Республики?

Нужен кто-то героический, харизматичный, в определенных кругах широко известный.

Но при этом дурак.

Не просто дурак, но Дурак, такой, что б все это за версту знали.

Нашелся.

Марк Антоний.

На каком-то религиозном празднике, уж не вспомню на каком, Марк Антоний трижды предлагал, протягивал Цезарю царскую диадему.

Цезарь, выдерживая небольшую паузу и слыша гневный рев толпы, эту диадему решительно отвергал.

Настолько решительно, что Антоний трижды пытался.

Прощупали, короче говоря, общественное мнение.

Это я к трогательной страсти Поклонской к царям, мощам и чудесам вспомнил.

Кстати, это уж совсем случайное совпадение, опять же вспомнилось.

Цезаря ровно через год убили.

В 44 году до н. э.

Март, Иды, Сенат.

Правда, ничем хорошим ни для Рима, ни для Парфии, ни для остальных соседей это не закончилось.

Поучительная история.

Его все дико раздражало в этот день.

Сначала жена с какими-то бредовыми снами с самого утра.

Женские слезы, он не видел ее 13 лет, отвык.

Потом какой-то раб, бегущий за носилками, подпрыгивающий, сующий записку и что-то пытающийся сказать.

Толпа, в глазах рябит от белого с красной каймой, просто белого, мельтешат перед лицом фасции ликторов.

Все раздражало.

Носилки опустили, он ступил на землю, оглянулся, дожидаясь Антония, копна рыжих волос на бычьей шее.

Антоний шагнул, хотел что-то сказать, но его чуть придержал пальцами за край тоги Требоний.

Обнял за плечо, увлек в сторону, прислонился спиной к колонне, что-то втолковывал.

Антоний кивал, как всегда невпопад, думая об очередной бабе из какой-нибудь лавки на рынке.

Подбородок недовольно дернулся, он на секунду задержался и шагнул в зал.

Взгляд равнодушно скользнул по напряженным лицам, они всегда были настороже, таили за улыбками страх.

На секунду задержался на одном из лиц.

Мраморном.

Бесцветные, навыкате, как в жизни, глаза Помпея всегда что-то выдергивали из памяти и из сердца.

Он вздохнул, перевел взгляд на пухлые мраморные пальцы, сжимающие свиток.

Кивнул чему-то своему и шагнул к креслу.