Наконец, Тиндейл делает вывод, что все церковные полномочия и привилегии должны быть немедленно отменены и переданы светским властям. Эта тема развивается в разделе под названием «Антихрист». Политическая ситуация во всех христианских странах такова, что «император и короли сегодня не что иное, как палачи на службе папы и епископов» (p. 242). Но правильное положение дел, определенное «предписанием Божьим» во всех землях, заключается в том, что должен быть «один царь, один закон» (p. 240). Поэтому светские власти должны избавиться от «коварной тирании», навязанной прелатами, «отобрать у них земли, приобретенные ложными молитвами», и «править государствами самостоятельно с помощью мирян – мудрых, разумных, знающих и опытных» (pp. 206, 240, 335). Таким образом, последнее слово Тиндейла на этот счет подводит его очень близко к призыву, который вскоре распространился по всей Европе среди приверженцев Реформации, – призыву к «благочестивому князю» осуществить «полную и праведную Реформацию».

Политические теории ранних лютеран сыграли важнейшую роль в деле легитимации нарождавшихся абсолютных монархий Северной Европы. Говоря, что Церковь всего лишь congregatio fidelium, они тем самым передавали исполнение принудительной власти королям и магистратам и серьезно расширяли их полномочия. Это, в свою очередь, заставляло их отвергать одно из традиционных ограничений власти светских правителей. Во-первых, лютеране полностью отрицали ортодоксальное католическое положение о том, что тиран может быть осужден и смещен властью Церкви. Во-вторых, они внесли новый элемент пассивности в обсуждение политического обязательства. Настаивая, что все существующие власти суть прямой дар Божьего провидения, лютеране говорили, что и тираны правят по божественному праву, и даже когда они поступают явно дурно, сопротивление им равнозначно богохульству. Таким образом, снималось еще одно традиционное ограничение власти светских правителей: отвергалось любое допущение, что закон природы может служить критерием для осуждения властителей или хотя бы оспаривания их действий. Поэтому, когда в конце XVII в. Абеднего Селлер издал «Историю пассивного послушания», в которой проследил теории абсолютизма и непротивления вплоть до «счастливого детства Реформации», он заявил, что «виднейшие из реформированных заморских богословов», а также «мученик Тиндейл» и все его английские последователи были среди первых, кто доказывал, что любой правитель абсолютно не подотчетен перед своими подданными, поскольку «король отчитывается в своих ошибках только перед Богом» и, «будучи более великим, чем все люди, не имеет равных на земле и ниже одного лишь Бога»[37].

Впрочем, не стоит думать, что политические теории Реформации носили глубоко консервативный характер. Во-первых, неверно часто высказываемое мнение, что Лютер и его ближайшие последователи «никогда не признавали права на открытое сопротивление» и всегда проповедовали, что «нет никакого оправдания» активному сопротивлению правителям и магистратам[38]. Конечно, если мы возьмем первые годы Реформации, то обнаружим, что учение об абсолютном непротивлении страстно защищалось всеми лидерами лютеранской церкви. Но в период после 1530 г. наблюдается volte face, полный поворот, во взглядах: Лютер, Меланхтон, Осиандер и многие самые видные их последователи внезапно переходят на совершенно другую позицию и начинают доказывать, что любому правителю, который становится тираном, можно законно противостоять, применяя силу. Ниже мы покажем, что эта подрывная версия лютеранства, хотя никогда не была доминирующей, впоследствии стала пользоваться огромным влиянием, вдохновив поздних кальвинистов на радикальные теории и внеся тем самым важный вклад в формирование революционных политических идеологий второй половины XVI в.