Всеволод Сергеевич выяснил кое-какие подробности относительно Кости и предложил жене написать ему письмо.

– Дай Бог, скоро свидимся! – Костя был под Ленинградом.

Подступала ночь. Наташа постелила ему на диване, – он лёг и долго не мог уснуть, ожидая чего-то нового, не знаемого никогда и, возможно, не поддающегося знанию.

Уснуть удалось только под утро; да и то, скорее, не уснуть, а задремать, зыбко и осторожно, будто остерегаясь какого-то стороннего влияния. Но и в таком состоянии ему пришлось жить не долго. – Утро разбудило его подступившей заботой. Наташа тоже стала собираться. Он выложил принесённое с собой, оставив малую часть, и, попрощавшись, вышел, несколько волнуясь от ощущения предстоящей дороги.

Немного помотавшись по малому отрезку войны, Буров достиг необходимого: места своей цели. – Цели по существу, а не по разумению.

До позиции оставалось несколько километров к западу.

Вскоре лес сменился открытой протяжённостью, доступной не только для ветров, но и для всякой жалящей нечисти. И всё же Буров был в относительной безопасности, выведя генератор в боевой режим, готовый в любой момент вырвать его из опасного проницаемого пространства.

Он был уже совсем рядом, когда началось движение. По мере близости дело принимало всё более серьёзный оборот. Загрохотали орудия с обеих сторон, и Буров перешёл на бег, попав в доселе незнакомую ситуацию, не очень хорошо представляя, что делать и чем всё это кончится.

До места оставалось сотни три метров. Он уже ясно видел движущихся людей, и даже ему показалось, что среди них он узнал своего друга. С каждым шагом в нём росла уверенность. Он вдруг увидел Костино лицо – жёсткое и отвлечённое, казалось, от всего, что не составляло сути происходящего. Не думая, что и как он скажет, что будет делать, Всеволод Сергеевич ускорил бег, порой лишь слегка пригибаясь от рвущегося шума войны. Опять же вдруг, взор его выхватил из окружения, из общей массы движущегося металла, гудящего воздуха и разорванной, вздыбленной земли тяжёлый разворот танка, неуязвимый и тоже безразличный ко всему на свете, кроме своей неизбежной задачи – смести всё на своём пути. Возможно, Бурову это только показалось, но через несколько мгновений он увидел залп, бьющий напрямую в орудийный расчёт. Совершенно автоматически, почти в то же время, он бросил поле генератора к орудию и заметил, как залп увяз в невидимом препятствии. И опять же, почти в то же время другой разрыв лёг где-то в стороне, и Бурова бросило к земле, надорвав плоть осколками. «Растянул, дурак… Надо бы генератор мощнее… Чуть обождать бы…» – успел подумать он и сам смутно удивился своим мыслям, вроде как смеясь и одновременно силясь дать обратный ход. – «Письмо-то, письмо…» Но обратного хода почему-то не получалось. Всеволод Сергеевич почувствовал, что сознание уходит от него, и в последней возможности попытался замкнуть контур, но что-то не срабатывало. Что именно, он уже понять не мог. Сознание его ещё раз попыталось зацепиться за скользкий край реальности, но, не удержавшись, соскользнуло, оставив лежать изорванное, обмякшее тело на узком земном пространстве…

Е. Н.

Она должна была появиться на свет двадцать третьего июня 19… года, но появилась спустя без малого тридцать лет, в конце февраля.

В это время по обыкновению завывали метели, выдирая части живого тепла из домов и унося его в неизвестную сторону, где оно растворялось и его уже было не найти среди обширных пустых пространств земли.

Матери её пришлось туго, и, не выдержав мук, она скончалась, однако же сумев разрешиться вполне здоровой, хотя и, по определению акушерки, «очень уж задумчивой» девочкой.