На другой день Всеволод Сергеевич собрался и уехал за город.

Жена ничего не сказала вслух, но ей было не по себе: обидно за себя, за дочь и за всё то, что называлось домом. Он пытался найти сколь-нибудь убедительную причину, но ничего подходящего не придумал. Только попрощался со спящей Марьянкой и погладил волосы жены, чему-то тихо удивляясь.

– Я скоро. Совсем скоро.

Совсем скоро не получилось.

Как ни упреждал себя Всеволод Сергеевич, но в душе надеялся, что его действия останутся незамеченными. А вышло всё не так. – Возвращение пришлось отложить.

«Впрочем, чего я спешу? Там сроки не писаны… Только вот моей жизни это не объяснить».

Трудиться пришлось всю осень. Сосредоточенность этого времени порой сменялась ощущением личной ущербности за то, что время имело значение лишь здесь, – а там сроки были не важны или даже вовсе не существовали. В вершащее самочувствие вносился элемент допустимого в таких случаях удивления, заставляя примиряться с видимым отсутствием последовательности.

К декабрю дело сладилось, одержимость его обратилась в более мягкий режим, и нужно было только определить день. Всеволод Сергеевич не спешил, так как думал, что самочувствие важнее чёткости графика. Он не тешил себя. Он лишь надеялся.

Манёвр прошёл успешно.

На сей раз он не оставил задела для ориентации и прибыл под вечер. Давешний дождь сменился снегом, а естественный свет – искусственным собратом, не таким ярким, но стоящим, впрочем, дороже. – «Вот и на это тоже уходит жизнь».

Выйдя с Камской, Всеволод Сергеевич немного постоял на месте прошлой встречи, рассчитывая, видимо, на возможность повторения и цикличность событий, но попытка оказалась тщетной. Сева направился непосредственно к Костиному дому.

Дверь ему открыла соседка и в ответ на вопрос поведала, что Костю-де увезли сегодняшней ночью. Жены Костиной дома не оказалось. – «Она, бедняжка, всю ночь маялась».

Выяснив детали, Всеволод Сергеевич вышел из парадной и побрёл вдоль потока слабого уличного света и проходящих мимо людей.

«Вот тебе прогулка по волнам памяти. Вот тебе экскурсия в прошлое».

Мозг его был поражён, и всё новые его участки отдавались этому поражению. Они настойчиво обращались в убеждение, и, казалось, иначе уже быть не могло.

Можно было, конечно, выйти из последовательности, отложить и подготовиться более основательно, но ведь «жизни-то это не объяснишь». Был и риск повторной блокировки входа, даже прямого, и тогда дело бы принимало совсем иной оборот. Он был достаточно уверен, определив потенциал своих действий, но риск всё же был. Умных людей Всеволод Сергеевич вполне мог оценивать адекватно, – «одна школа всё-таки…».

Он усиливал память, попутно стараясь вырвать из её теснин все нужные моменты, полагаясь на их способность как-то помочь ему в дальнейшем, – технически, разумеется.

Бродил он долго и, внешне казалось, бесцельно. Было тепло и уютно в белой чистоте снежных хлопьев.

Дойдя до вокзала, он прошёл в зал ожидания, там перекусил и уснул. Утром, очнувшись, продал часы, выпил горячего чаю и вышел в утреннюю декабрьскую темноту. Впереди у него было ещё немного времени.

Единственное, что оставалось делать в сложившихся обстоятельствах, это действовать «на рывок», бесцеремонно и чётко. Так ему казалось.

Подойдя к положенному месту, он ещё раз проверил генератор и неторопливым твёрдым шагом направился ко входу. С выражением отсутствия и даже начальственного безразличия, проходя мимо находившегося на дверях дежурного, в момент, когда тот пытался как-то всё же воспрепятствовать его продвижению, впрочем, несколько даже недоумённо, Всеволод Сергеевич вынул из кармана какую-то книжечку, похожую на пропуск, и сдвинул поле генератора в сторону, что парализовало дежурного. – И тот, широко раскрыв глаза, растерялся и одновременно понял: либо влез в не своего ума дело, либо просто подвинулся головой и не в состоянии вообще что-то понимать; но и то и другое побуждало его не делать больше лишних движений. Легко преодолев таким образом первый барьер, Всеволод Сергеевич направился вглубь здания, спросив попутно, «где здесь помещается главный». Получив разъяснения, немного покружив, Буров нашёл приёмную и без заминок преодолел её, усадив дёрнувшегося было помощника безвариантным жестом, даже не спросив о наличии на месте начальника. Последний, к счастью, был здесь.