– Соня, я все исправлю, слышишь? – оборачивается, тревожным взглядом ловит мой, пока застегивает ремень на брюках. – Только без глупостей, ладно?

– Что ты наделал…

– Все будет хорошо, Ангел. Я горы сверну ради тебя, звезду с неба достану. Хочешь? Буду работать ночи напролет, – Дима надевает куртку. – Достану деньги на лечение твоего деда, дом построю тебе, хочешь? На Мальдивы накоплю, детей тебе сделаю… Двоих, как ты и хотела, нет, троих… Ты же хотела детей, помнишь?

Я и забыла совсем, что ношу его ребенка. Опоздал ты, Дима, я уже беременна… Теперь, узнав об измене мужа, новость о беременности воспринимается в разы больнее, чем раньше.

– Соня… У меня работа, ехать надо…

– Езжай.

– Я заберу тебя с работы… Где ты там работаешь? Скинь адрес. Обещай, что мы вечером поговорим, Ангел. Все обсудим. Все поправимо.

– Работа, Дима… Ты опоздаешь.

Подходит ко мне. Быстро целует в лоб и прижимает к себе, окольцевав талию.

– Девочка моя, признаю, урод, но все у нас хорошо будет, слышишь? – подцепляет пальцами подбородок и заставляет посмотреть в лицо. – Я только тебя люблю. Не отпущу… Хоть убегай, не отпущу.

Опять целует. Лоб, щеки, нос, губы. Сам еще не понимает, что в последний раз ко мне прикасается. Верит во что-то. Верит в наше несуществующее будущее.

Оставив меня стоять у окна, быстро одевается, берет сумку.

– Сонь… Люблю тебя.

Хлопок двери и, звенящая тишина.

ღღღ

– Ваша покупка вышла на три тысячи и двести рублей. Оплата картой или наличными? – даже не пытаюсь улыбнуться, смотрю холодным взглядом на покупателя.

– Картой.

Девушке, которой только что приобрела в нашем магазине блузку, кажется, совсем плевать на мое неприветливое выражение лица, а оно и к лучшему. Покупательница прикладывает карту к терминалу, оплата проходит. Все делаю машинально: срываю чек, кладу его в пакет с одеждой, желаю хорошего дня.

– У тебя умер кто-то? – грубый голос Гоши раздается за спиной. Оборачиваюсь и натыкаюсь на его недовольную физиономию. – Улыбайся и поактивнее с клиентами, не то штраф влеплю.

Задрав голову, как индюк, Гоша уходит на склад, чтобы продолжить оформлять поставку.

– Альфонс чертов… Живет за счет бабы и строит из себя черт пойми что… – недовольно бубнит Маруся, только что подошедшая к кассе и испепеляющая спину Гоши смертоносным взглядом. – Не горюй, Софи, не стоит он твоих слез. Поедем после смены ко мне и посмотрим фильмец хороший.

– Я после работы к деду в больницу.

– Я тогда с тобой.

– Ты не обязана, Маш, – отрезаю резко и смотрю на жалостливые глаза подруги. – И не смотри на меня так, я не смертельно больная.

Только я вошла в комнату для персонала сегодня утром, как Маруся сразу же вытянула из меня причину моего бледного лица. И тогда я выплакала все, что накопилось за это проклятое утро. Теперь глаза красные и опухшие, а горло саднит от горьких рыданий.

– Знаешь, как бабка моя говорила: мужчина, как собака. Нагадил на ковер — дай газеткой по морде. Если это вошло в привычку — сдай в питомник.

Я фыркаю.

– Не могу даже в квартиру нашу возвращаться. Как представлю, что приду, а там Дима, и я останусь один на один с ним, так трясет всю! – я тяжело вздыхаю и подавляю в себе очередной всхлип. – Квартиру деда продать нужно, возьму себе студию на окраине, а оставшиеся деньги на лечение дедушки отдам.

– И как долго ты будешь бегать от него, Софи? Поговорить вам надо и про ребенка сказать!

– Для чего? Чтобы он меня бедненькую пожалел? Не хочу ребенком к себе привязывать. Если залез в чужие трусы, пусть там и остается.

– Ни одного мужика к себе ребенком не привяжешь, – Маруся складывает пухлые руки на гладкой поверхности стойки. – Поживешь у меня первое время, а там решим, что делать.