– Ну, что подруги, давайте ещё по рюмашке. Чё-то вы сегодня грустные какие-то.

– Да, нет, мы ничего.

Твёрдой рукой Лизавета взяла бутылку портвейна, и тёмная жидкость лихо забурлила в мутные рюмки толстого стекла.

– Давайте подруги, за то, чтоб было плохо тем, кому мы не достались!

Звонко встретились рюмки, с трудом, несмотря на сладость, заливалась жидкость в рот. Подруги выпили до дна, сморщились, Валя руку к губам приложила.

– Ну, чё вы ей богу, спирт, что ли пьёте? – сказала Лиза, хватая ломтик огурца, – Закусывайте, закусывайте, чё сидите?

Девчонки начали осторожно брать с тарелок нехитрую снедь, соленья, привезённые деревенскими родственниками, подцеплять вилками из сковороды, стоящей в центре стола, картошку жареную на сале.

– Эх, хорошо, – блаженно протянула Лиза. – Сейчас бы мальчишек сюда.

– Да, откуда им взяться то мальчишкам? Общежитие то женское, – подала голос Катя высокая, худая девушка, с несколько вытянутым лицом и непропорционально большим носом.

Она сидела в коротком халатике, закинув одну красивую ногу на другую. Руками она упёрлась в края сидения стула, поскрипывавшего при сильных качающих движениях. Спину она держала прямо, словно балерина. Подруга её Валя сидела на краю кровати рядом с Лизой. Бог не наградил её особой статью и выразительной внешностью. Была она небольшого роста, худенькая, щуплая, светлые жидкие волосы собраны назад в хвостик. Она всё время пыталась натянуть низ халатика на подростковые, неровные колени, но безуспешны были попытки эти, халат предательски стремился убежать от коленей повыше на бёдра. Соседка же её сидела барыней, по-царски, откинувшись, на большую подушку в васильковой наволочке, приставленную к стене.1

– Ну, как там у тебя с этим, как его …Коля? – обратилась «барыня» к Катерине.

– Толя – смеясь, поправила подружка.

– Точно, Толя. А я всё Коля да Коля. Хотя Коля ему бы больше подошло. Простой как валенок, но ничего Катька, пацан видно нормальный, не упускай шанса. Сколько ты уже с ним крутишь?

– Щас вспомню, – завела вверх глаза собеседница, пытаясь вспомнить, не переставая при этом хрустеть огурцом, – а, ну да, уже два месяца. Дискотека то у нас на восьмое марта была, там и познакомились.

– Дала уже ему? – не церемонясь, спросила Лиза.

– Да ну тебя Лизка, – махнула на неё рукой Катерина, опустила вниз глаза и покраснела.

– Ой, ну надо же какие мы скромные, фу ты, ну ты, девочки-целочки. Не тяни ты с этим. Мужики не любят, когда их… ну понятно. Не заметишь, другую найдёт, посговорчивей.

– Да мы с ним ещё ни о чём таком.

– Ладно, рассказывай. Мужику одно надо, уж я их породу изучила. Сначала цветочки, слова ласковые, за ручку осторожно возьмёт, потом смелее, а как дело сделал, вжить, и поминай, как звали. Ну и что? И ничего. Один ушёл, другой пришёл. Жить в удовольствие надо, а не целку из себя строить. Состаришься, не заметишь, потом только старым пердунам нужна будешь.

– Не права ты Лизка, не такой он.

– Ага, не такой, пальцем деланный. – Она вдруг замолчала, внимательно посмотрела на подругу – Или влюбилась? Эх, девчонки, девчонки, любовь-морковь, она только в книжках да в кине бывает, а в жизни… Да, что вам объяснять, не знаете вы ещё правды жизни. И чё вас в город понесло? Сидели бы себе в селе, сиськи коровам дёргали.

– Тебя вот понесло – возразила Катерина.

– Ну – на секунду задумалась бывалая – я может, для другого рождена. Чувствую я в себе силу, характер. Чую – большая у меня дорога в жизни. Вот техникум окончу, поработаю маленько, и в Москву поеду, в актрисы поступать. Что ж такой красоте в захолустье пропадать что ли?