Такой вывод, как ни печально, добавил энергии в создание моего собственного Хрустального дворца, в который я стал медленно, но верно переселять любимую Катю. Реальные обстоятельства моей жизни все чаще становились предметом некоего от нее сокрытия по самым разным причинам, а потому в салоне моего личного Хрустального дворца, в котором проживала Катя, циркулировали всевозможные фантастические истории про мою жизнь, удовлетворяющие Катино понимание моих жизненных запросов и проблем.
Дружба с Артемом Ивановичем крепчала в первую очередь благодаря моим откровениям – все более детальным и продуманным. Я все лучше понимал, что может быть ему полезным, а суждения и рекомендации старшего друга неизменно оказывались полезными мне.
Общались мы с генералом не только с глазу на глаз, но и на посольской вилле или во время коллективного культпохода на мюзикл или оперный спектакль. На мероприятиях такого рода со мной знакомились разные персонажи, в основном по рекомендации и под неусыпным контролем Артема Ивановича. Иногда случайные общения перерастали в семейные знакомства с обсуждением самых разных проблем, которые потом становились предметом моих разговоров с Грохотом. Иногда проскакивала поразительная для неподготовленного меня информация, например, о доносах посольских друг на друга с призывами выслать предмет недовольства на родину, о признаках продажности видной посольской или околопосольской фигуры, о связи некоторых деятелей русской эмиграции с вражескими западными разведками и пр., и пр.
От такой информации моя непривычная голова шла кругом, но я постепенно привыкал.
Вскоре я заметил еще одно качество Артема Ивановича. Его успех в контактах любого уровня определялся мощным волевым полем, которым он накрывал всех участников общения. В этом был его неповторимый талант: обезвредить собеседника одним взглядом стальных серых глаз. Вроде бы деталь из дешевого шпионского романа – но абсолютная правда.
И вот наступил день, изменивший мои отношения с Артемом Ивановичем навсегда.
С самого начала генерал настоял на переходе на «ты», отчего я испытал некоторое смущение. Сегодня же старший друг выглядел не то что озабоченным, но сосредоточенным больше, чем обычно.
И сразу перешел к сути:
– Образовалось дело, срочное настолько, что я вынужден просить тебя о посильном содействии. Специфика его в том, что никто, никогда, ни при каких раскладах не сможет даже отдаленно заподозрить, а тем более узнать о нашем разговоре и твоем во всем этом участии.
Сказано все это было тихо, доброжелательно, глаза в глаза. Я постепенно научился выдерживать этот взгляд. Иногда при помощи уловки: глядеть нужно в переносицу.
– Детали тебе не важны, – продолжал генерал. – А важно то, что в Витсбург прилетает некая фигура, передвижение которой надо проследить доступными техническими средствами. Но как раз сегодня у меня под рукой никого нет. Это простая операция: под днищем автомобиля крепится блок GPS, и дежурный в посольстве отслеживает все, что нужно. Сейчас блок поставить некому. И потому ты в деле, если, конечно, нет неотразимых возражений.
Возражений не было. Зато в наступившей тишине я ощутил необъяснимую тревогу. Обнаружить ее я не мог себе позволить и потому загнал в самый дальний угол сознания. Или подсознания? В тот момент это было неважно: следовало просто выразить спокойное согласие.
Тишина источала еще какую-то недосказанность, которую я ощутил на уровне инстинкта. Я было подумал: звериного. Но сам себя одернул: глупости, ничего звериного, просто инстинкта.
По прошествии лет, наполненных событиями, без преувеличения, исторической важности, я узнал о них все до мельчайших подробностей. Начиная с причин, их породивших, продолжая судьбами людей, в них участвовавших, и заканчивая закономерным финалом, участником и свидетелем которого я стал. И уже глядя из будущего, я воспринимал себя с некоторой жалостью и легким презрением. Меня, такого умного и проницательного, знатока человеческой натуры, безошибочно разруливающего любую ситуацию, провел, как младенца в яслях, самый доверенный человек – генерал Грохот. Использовал будто статиста из массовки.