Так начиналась моя двойная жизнь, жизнь-сокрытие. И в этой сокрытой жизни, где-то далеко впереди, уже мерещились вопросы, на которые у меня пока не было ответов.

Например, есть ли у меня чувство вины за произошедшее? Или я превратился в носителя племенного, а не собственного сознания? Может быть, все, что случилось, определено некоей высшей и непреложной волей? И от меня ничего не зависит, тут вообще никто ни при чем, и можно не напрягаться.

Артем Иванович не сильно удивился бы, узнав, что в этих рассуждениях досталось и ему. Как нежеланному свидетелю, знающему всю подноготную, все мое растерзанное нутро. Как Мефистофелю, искушающему под прикрытием дружбы, долга и ненависти к злодейству.

И все это – в полной тишине…

Завершилась сцена на балконе тем, что огромная рука Артема Ивановича едва ощутимо сжала мою руку. Сеанс гипноза, исторического для обоих участников, но незаметного стороннему глазу, завершился. Раздвинув стеклянную дверь, мы с Грохотом вошли в просторную гостиную нашего дома.

После поцелуев (нежного с Катей и приятельского с Маргаритой Генриховной), после рукопожатий с двумя другим визитерами (коллегами из главной конторы компании-работодательницы) настало время продолжения строительства Катиного Хрустального дворца. На этот раз его стены укрепились весьма правдивой историей о причине моего позднего возвращения, связанной с необходимостью срочного завершения доклада для международной конференции. А затем не удалось отвертеться от празднования дня рождения одного из сослуживцев. Да, все участники застолья дружно передавали Кате приветы.

Судя по лицу Артема Ивановича, цель была достигнута. Между прочим, два гостя представляли шикарный глянцевый журнал компании. Главный редактор и штатный фотограф договорились с нами о семейной фотосессии на следующей неделе: мероприятие, что ни говори, лестное. Поулыбавшись положенное время, оба гостя отбыли восвояси.

Остались только свои. Казалось бы, можно расслабиться. Но в воздухе висела напряженность, которую дамы связывали с усталостью своих мужей после раздражающе скучной офисной работы. И обе нисколько не сомневались, что способны это напряжение снять. Ведь им это удавалось многократно.

С Грохотом и мной дело было сложнее. Генерал еще не до конца уверился в стабильности моего состояния. А между тем мной все еще владел страх обнаружить перед Артемом Ивановичем истинные переживания и стремление слишком во многом разобраться.

Тем не менее вечер обещал быть прекрасным. И обстановка располагала. Гостиная, или, на языке западного мира, семейный зал – большой, очень светлый. С обширным обеденным столом и удобными креслами, из которых сидящий мог выбраться только с изрядными усилиями – а потому обычно тянул до последнего. Не менее удобный диван и изящный сервировочный столик. Внушительно выглядела и геологическая карта Южной Африки, занимающая всю длинную стену гостиной.

Мы с Артемом Ивановичем утопали в креслах, а Катя ловко перемещалась в пространстве, подавая напитки. Попытки Маргариты Генриховны помочь мягко пресекались. Артем Иванович с женой получили свой обычный виски, а я, к удивлению Кати, попросил стакан водки. «Абсолют» нашелся в морозильнике, а обсуждать мое неожиданное требование премудрая Катя при гостях не стала.

Маргарита Генриховна была прелестным созданием небольшого роста, с тонкими чертами неизменно приветливого лица и пышной копной светлых волос. При всем при этом она казалась неотъемлемой частью и продолжением Артема Ивановича, обыкновенно сурового и неулыбчивого. Маргарита Генриховна прекрасно чувствовала настроение собеседников и любила делиться с мужем наблюдениями. По мне, они были идеальной парой. Катя тоже была в восторге от обоих, потому что считала Артема Ивановича самым умным на свете, а Маргариту Генриховну – красивой и аристократичной. В свою очередь, Катя регулярно получала от Маргариты Генриховны высшую оценку ее собственной красоты.