– Не думай, что я недостаточно ценю твои заслуги, – сказал он. – Ты великолепно справился с моим поручением, дон Иегуда. – И он прибавил еще теплее: – Я приглашу моих грандов, и пусть они видят, как ты вернешь мне перчатку в знак выполненного поручения.

Донья Леонор была в большом сомнении, следует или не следует передавать архиепископу право взыскивать с евреев саладинову десятину. Она была королевой и не хотела отказываться от этого важного права казны. В то же время она была доброй христианкой и чувствовала, что совершает грех, извлекая выгоду из довольно-таки двусмысленного нейтралитета королевства; к тому же ей не хотелось пренебрегать мнением архиепископа. Тяжелая беременность только усугубляла ее нерешительность. Она ничего не могла посоветовать своему Альфонсо.

Он уповал на указующий перст Божий. Решил обождать, пока донья Леонор разрешится от бремени. Если она родит ему сына, это и будет знамением Божьим. Тогда он велит взимать саладинову десятину в пользу королевской казны: ведь он не имеет права уменьшать наследство собственного сына.

Тем временем он устроил официальное чествование для своего эскривано, как и обещал ему в заключение той беседы. В присутствии всего двора Иегуда вернул королю перчатку – в знак выполненного рыцарского поручения. Дон Альфонсо взял обнаженной рукой обнаженную руку своего вассала, в любезных словах поблагодарил его, обнял и поцеловал в обе щеки.

Архиепископ рвал и метал. Выходит, излетевшее из его уст пастырское предостережение сотрясло воздух понапрасну – посланец антихриста опутывает короля все более коварными узами. Однако дон Мартин твердо решился на сей раз не допустить, чтобы Синагога восторжествовала над Церковью. Он сказал себе, что не следует пренебрегать никакими средствами: против хитрости надлежит действовать хитростью.

У него даже в мыслях не было, уверял дон Мартин короля, вступать в препирательства из-за денег. И в доказательство того он готов пойти на великую уступку, которую не так-то легко будет отстоять перед Святым престолом. В надежде на то, что дон Альфонсо употребит саладинову десятину исключительно на нужды войны, архиепископ охотно предоставит ему распоряжаться деньгами, за собой и за церковью он оставляет лишь право взыскивать десятину – все собранные средства немедленно будут переданы в королевскую казну.

Взглянув в прямодушно-хитрое лицо друга, дон Альфонсо сразу понял, как трудно тому далась подобная уступка. Ему и самому было ясно, что дело здесь в принципе, а не в деньгах. И он ответил:

– Знаю, ты хочешь мне добра. Но мне кажется, мой эскривано тоже не лицемерит, когда убеждает меня не отказываться от важной привилегии государя.

Дон Мартин пробурчал:

– Опять этот нехристь! Этот предатель!

– Никакой он не предатель, – вступился Альфонсо за своего министра. – Уж он-то вытряхнет из своих жидов всю десятину до последнего сольдо. Из того, что будет собрано, он обещал мне на нужды крестового похода уйму денег – двадцать четыре тысячи золотых мараведи.

Архиепископ был потрясен названной цифрой. Не желая в том признаться, он насмешливо заметил:

– Обещать-то он обещает.

– До сих пор он выполнял все свои обещания, – ответил дон Альфонсо.

В мозгу дона Мартина мелькали фразы из папских посланий и эдиктов: евреи, на коих лежит кровь распятого Господа, обречены на вечное рабство, они заклеймены печатью Каина и, подобно сему братоубийце, осуждены на вечные скитания. И вдруг на тебе! Перед ним стоит дон Альфонсо, христианский государь, прославленный герой, король-рыцарь, и, вместо того чтобы проучить этих самых жидов и окончательно сломить им хребет, он изволит с таким уважением, чуть ли не дружески отзываться об адском змии, который сумел проползти к нему в сердце. Дон Мартин сначала настраивался на то, чтобы действовать хитростью, обуздывать свой нрав, являя истинно христианскую кротость. Но тут уж ему было не совладать с собой.