– Мое поведение не может быть естественным, когда я вынуждена играть.

 Гроус возвел глаза к потолку. После недолгой паузы он подался вперед, нависая над Алионой:

– Видите ли, госпожа Ламарин, – процедил он, – дело в том, что меня не волнуют ваши взгляды на то, как нужно вести себя в той или иной ситуации. Вы просто будете делать так, как я скажу. Я требую полного послушания.

 Щеки Алионы залило гневным румянцем. Данни попытался встать, но Гроус – теперь не фигурально, а на самом деле, при помощи магии – заставил его оставаться в кресле.

Алиона чувствовала, как сердце бьется в горле от злости и нервного напряжения. Именно этого она опасалась! Но к этому же и была готова.

– Не думайте, что можете разговаривать со мной в таком тоне! – прошипела она яростно, чувствуя, как раздуваются крылья носа. – Кем вы себя возомнили?

 Гроус отстранился, продолжая сидеть на столе. На его лице появилась самодовольная ухмылка.

– А теперь скажите откровенно, вы ощутили страх передо мной? Учитывая мою репутацию и нашу разницу в возрасте? Отвечайте честно.

 Обескураженная такой резкой сменой настроения, она нахмурила брови.

– Возможно, у меня возникло чувство… дискомфорта.

 Он кивнул.

– Можете облечь это в такую форму, если удобнее. Главное, ответьте на этот вопрос себе.

 «Безусловно».

– Но ваш ответ на мои слова был резким. Вами руководили эмоции, но в первую очередь вы заботились о своем будущем спокойствии. Вы притворялись более смелой, чем есть на самом деле, чтобы поставить меня на место и избавиться от диктатуры в дальнейшем. У вас была цель, – Гроус поднял одну руку, словно изображая чашу весов, – и было доступное средство, – он поднял вторую руку.

 Чаши весов уравновесились. Гроус внимательно смотрел на Алиону, которая глубоко задумалась.

– Вы поступаете так постоянно. В своем общении с людьми вы притворяетесь гораздо чаще, чем вам хотелось бы думать. Это и называется «взаимоотношения».

Алиона была младшей из трех детей Ламаринов, к тому же единственной дочерью, поэтому ее всегда опекали и баловали сверх меры. Почему при этом она не выросла зефирной принцессой? Что ж, сколько о ней заботились, столько же и подчиняли, «воспитывали», отчитывали, ограничивали. Каждый в семье считал своим долгом давать ей указания, что и как делать. Когда терпеть это стало невыносимо, она ушла из дома. Это были восемь часов, наполненные страхом и восторгом.

Ее нашли и вернули домой. Она кричала, что ей уже пятнадцать. Все кричали что-то в ответ. Когда страсти чуть поутихли, Алиону выслушали и пообещали давать больше свободы.

Разумеется, все не изменилось в одночасье, но стало терпимее.

Как наследница большого состояния, финансово Алиона не нуждалась в работе. Она все еще училась, якобы выбрав ученую степень в качестве цели на ближайшее десятилетие. Но сердцем мечтала испытать себя, узнать, чего стоит на самом деле.

Предстоящую кражу она воспринимала как возможность вырваться из семейного гнезда и проявить самостоятельность. Сделать, наконец, что-то полезное. Изведать глубины собственной личности.

На следующий день после визита в дом Гроуса она спустилась в столовую напряженная, но счастливая, полная нервного предвкушения и томительного ожидания. Как в детстве, когда перед днем рождения она не могла ни спать, ни есть, ни слушать нянюшкины сказки. Все ее существо было сосредоточено на предстоящем событии.

Братья уже завтракали. Марк оповестил ее о том, что некий господин Браш должен был явиться с минуты на минуту. Имя показалось Алионе знакомым, но только когда крепко сбитый мужчина с длинными, гладкими, точно зеркало, рыжими волосами появился в гостиной, она вспомнила, где слышала его фамилию. Браш считался самым популярным стилистом Фентерры. Колонку с его советами в каком-то девичьем журнале часто вслух зачитывала невеста Марка, намекая, что тому стоило бы укоротить свои бурно вьющиеся волосы. “Так уже не носят!” – возмущалась она.