Окинув «объект» критическим взглядом, господин Браш надул и без того пухлые губы и покачал головой.

– Дорогая моя, – пропел он, обходя Алиону, ощущавшую себя диковинным чудовищем, из которого намеревались сделать розового пуделя. – Разве можно ТАК запускать свои волосы? Это же катастрофа. Все, что нам остается – обрить вас наголо!

 Алиона не оценила шутку и попыталась что-то ответить, но ее прервали, схватив за подбородок. Приблизившись так, что она ощутила дынный запах его дыхания, господин Браш начал пристально разглядывать ее кожу.

– Неплохо. Но нужно затемнить на два-три тона. Болезненная бледность не в моде уже… – мужчина картинно взглянул на наручные часы, – полтора столетия.

 Продолжая всматриваться в ее лицо, Браш принялся перечислять, какие процедуры следовало провести. Когда он упомянул какие-то втирания против морщин, Алиона, прижав пальцы к вискам, воскликнула:

– У меня нет морщин!

– Милочка! Если ты всегда ходишь с таким хмурым лицом, то удивительно, что у тебя их так мало!

 Данни и Марк, наблюдавшие за процессом из мягких кресел будуара матери, переглянулись и хмыкнули. У Алионы было несколько домашних прозвищ. Среди них – “Хмуреныш”, “Ворчун” и “Злодиона”.

 Господин Браш использовал разные средства: и простые, и магические. Дольше всего он возился с волосами, которые отчего-то показались ему главной проблемой. На взгляд Алионы, они были обыкновенными, но Браш наложил с десяток масок, чтобы выровнять, увлажнить, разгладить, придать блеск, защитить от солнца, подготовить к окрашиванию… На седьмой Алиона сбилась со счету и запуталась, какая была для чего. Наконец, он обмазал ее какой-то волшебной мазью, от которой и без того темные волосы превратились в черные. Смыл. Подстриг. Волосы оставались длинными, но теперь неровные кончики не доставали до поясницы. Браш сделал что-то еще, Алиона не уловила, что именно, но пряди стали обрамлять лицо как-то иначе. Получилось… красиво.

– Не думаю, что смогу повторить этот фокус, – заметила она, поворачивая голову то в одну сторону, то в другую, чтобы запомнить собственное отражение таким прекрасным.

И тогда Браш, воодушевленный больше прежнего – видимо, одобрение в глазах клиента осчастливило его – принялся объяснять, как простыми движениями можно было создать нужный эффект.

Закончив работу над волосами, он стал осматривать кожу Алионы, потирая подбородок и хмуря белесые брови.

– Что не так? – не выдержала она.

– Планировался загар, буквально на тройку. Но… сейчас вижу, что у тебя совершенно не тот типаж. Не выйдет из тебя страстная, яркая южанка.

Алиона готова была оскорбиться: дурнушкой она уж точно не была. Однако Браш продолжил:

– Я не могу! У меня рука не поднимется испортить эту холодную северную красоту, – он провел кончиками пальцев по ее подбородку, повернул голову, как кукле, вправо, влево, затем воскликнул: – Решено! Решено! Мы заставим этот лед сверкать.

Браш суетливо принялся рыться в своем чемоданчике, пока не извлек на свет жестянку с белесо-перламутровым гелем. Он велел Алионе втереть крем в лицо, руки, грудь, затем вручил одну баночку, чтобы она могла взять ее с собой.

И лишь после этого занялся макияжем. Пока он кружил над ней, Алиона рассматривала кисти: кожа сделалась слегка мерцающей, и в то же время более гладкой и светлой. Точно мрамор, покрытый тончайшим слоем бриллиантовой пудры.

После Браша явился портной и принялся перечислять все наряды, что ему велели сшить. Алиона почувствовала, как усиливается головная боль: примерки могли длиться часами. И она просто не могла представить, сколько времени Гроус намеревался провести в Думтауне, если приказал сшить столько одежды.