Или всё же – Любовницы? Ведь она, всё же, продолжала в это играть даже после того, как он стал склонять её на аборт. Только ли – по привычке? Или надеясь на продолжение банкета? Во время которого Дионис захмелеет от её Любовницы и передумает передумывать. Значит, скорее всего – Жены. Хотя и Любовницей быть ей тогда безумно нравилось. Что греха таить?

И теперь лишь сидела на заднем сидении в «Линкольне» Афродиты и кусала губы от того, что просто физически не могла пока что продолжать играть в этом ослепительном сериале. Из-за того, что столько усилий вложила в то чтобы получить от него роль Жены. На которой она откровенно продолжала висеть у него на крючке в спазме веры в свою игру. Но теперь, из-за беременности, её уже просто физически тошнило, заставляя её выплёвывать Крючок. Буквально вырывая Жену вместе с этим мягким банановым комом у неё из глотки. И видя теперь, как он медленно и мучительно для неё ускользает от Жены к Афродите. Всё сильнее сдавливая комом обиды в горле роль «Жены» в кавычки. Заговаривая о нравственности. Ведь она ни понаслышке, так сказать, как никто другой, знала какой шикарной Афродита могла быть любовницей. Для неё. В монастыре Кармелиток. Без всяких, там, кавычек. Нравственности. И теперь не могла даже вынести мысли о том, что и для него – тоже. Хотя ещё в начале их знакомства уже готова была на всё ради своей подруги. Даже – поделить с ней Ганешу в тесном междусобойчике. Ведь если в высших сферах общения с Сирингой междусобойчики своей избранницы Ганеша непроизвольно именовал не иначе, как светские рауты, то междусобойчики Фетиды и Афродиты он не менее непроизвольно именовал, как оргии. Лишь поражаясь их не менее тонкой душевной организацией. Без всяких сокращений.

Даже тогда, ещё вначале его знакомства с Фетидой, когда её младший на пол года кузен Ганимед, разоткровенничавшись по пьяни, совершенно искренне и с огоньком в глазах и промежности, признался Ганеше в том, что Фетида до отсидки, как бы между делом, пригласила того в пентхаус Афродиты. Где те напоили и впервые вовлекли его своей тонкой задушевной организацией куража в свои долгие брачные игры. До самого утра. Идя с Ганешей от своего старшего на пару лет кузена. Который, сообразив «на троих» пару бутылок водки, чистосердечно и признался Ганеше в том, что Фетида пока что не может иметь детей:

– Именно из-за того, что Фетида сама, уверяю тебя, – божился её старший брат Титан, – меня напоила и соблазнила! А потом вынуждена была – матерью – делать аборт.

И его жена Европа сидела рядом с ним и во всём ему поддакивала:

– Не могла же Фетида жениться на своём брате? Пусть, двоюродном. Это вам не какая-нибудь, там, Франция времён Людовика. Или – Англия. Времён Кромвеля. Теперь, извиняюсь, так не принято-с. Тем более что они и не смогли бы этого сделать, даже если бы и захотели. Получить на это согласие от своих шумных – по этому поводу – родственников! Ведь они оба были тогда ещё столь же глупы и наивны, как Ромео и Джульетта. И не менее печальны по поводу произошедшего. Что, как и в пьесе, привело их обоих к смерти. Их потенциального ребёнка.

Но её старший кузен был отнюдь не Шекспир и не смог столь же витиевато, как классик, маскировать аборт под смерть обоих. Показавший нам то, чего оба они за это заслуживают – после посещения салона бабки-повитухи. Здесь: местной клиники.

И Фетида периодически вовлекала своего более младшего и более лояльно настроенного кузена, который был её одногодкой, как и других, более старших его по званию зевак, которых даже не приходилось звать, в свои долгие брачные игры камышовых енотовидных собак. С Афродитой.