– Крамольниками, – с улыбкой заключил Пейрак.

– Истинные дети Сатаны, – пробормотал иезуит.

Анжелика с испугом переводила взгляд с одного участника этого странного диалога на другого.

Она непроизвольно положила ладонь на руку мужа, как бы остерегая его и призывая быть более осторожным.

Остеречь его! Защитить его! Удержать того, кого она любит, от безрассудства… Внезапно в сердце американских лесов над ним нависли те же угрозы, что и когда-то во Дворце инквизиции! И на лице Жоффрея де Пейрака играла сейчас все та же сардоническая улыбка, от которой изрезавшие его шрамы казались еще заметней.

Анжелика почувствовала, как по ней скользнул взгляд иезуита.

Вернувшись завтра в свою миссию, он скажет: «Да, я их видел! Они именно такие, какими их нам описали. Он, опасный и хитрый, и она, красивая и чувственная, как Ева, с жестами, в которых сквозят смелость и непринужденность, странные, не похожие ни на что…»

Он скажет отцу д’Оржевалю: «Я видел, как они вместе стояли на берегу среди деревьев, отражаясь в водах Кеннебека, он, суровый, темный и насмешливый, и она, лучезарная и ослепительная. Они стояли, прислонясь друг к другу, мужчина и женщина, которых объединяет какой-то тайный договор… Но что это за договор?»

И его члены снова жалко задрожат от болотной лихорадки, которая так часто его треплет… «Да, я их видел и оставался с ними долго, я выполнил миссию, которую вы на меня возложили, и выспросил этого человека… Но сейчас я как выжатый лимон».

– Вы пришли сюда, чтобы искать золото, – сдержанно сказал иезуит. – И вы его нашли! Вы пришли, чтобы заставить эти чистые первобытные края поклоняться золотому тельцу…

– Пока меня еще не обвиняли в идолопоклонстве, – ответил Пейрак и весело рассмеялся. – Отец мой, неужели вы забыли, что сто пятьдесят лет назад в Праге монах Тритхайм проповедовал, что золото представляет собою душу первого человека на земле?

– Но он ведь также определил, что золото, по сути своей, заключает в себе порок, зло, – с готовностью парировал иезуит.

– Однако богатство дарует могущество и может служить добру. Ваш орден, как мне кажется, понимал это с самого своего основания, недаром же он является самым богатым монашеским орденом в мире.

Отец де Геранд вновь сменил тему, как делал это уже несколько раз.

– Если вы француз, то почему вы не выступаете против англичан и ирокезов, которые хотят стереть Новую Францию с лица земли?

– Распри между вами имеют давнее происхождение, и мне сложно принять чью-либо сторону. Я стараюсь ладить со всеми, и кто знает, быть может, благодаря моим усилиям в конце концов здесь воцарится мир…

– Вы можете причинить нам огромный вред, – сказал молодой иезуит. Он явно напрягся, и в его голосе Анжелика услышала неподдельную тревогу. – О, почему, – вскричал он, – почему вы не установили в своих владениях крест?

– Потому что это символ разногласий.

– Золото послужило причиной многих преступлений.

– И крест тоже, – отвечал Пейрак, пристально глядя на своего собеседника.

Монах поднялся во весь рост. Он так побледнел, что пятна солнечных ожогов на его белом как мел лице казались кровоточащими ранами. На его тощей шее, торчащей из белых брыжей, этого единственного украшения его черной сутаны, неистово пульсировала жилка.

– Наконец-то я услышал ваше истинное кредо, господин де Пейрак, – глухо сказал он. – И отныне все ваши заверения о дружеских намерениях по отношению к нам будут напрасны. Слова, что слетели сейчас с ваших уст, исполнены отвратительного мятежного духа, столь присущего еретикам, с которыми вы водите дружбу: неприятие внешних проявлений благочестия, скептическое отношение к откровениям и равнодушное – к торжеству истины. И вам не важно, что образ Слова будет стерт с лица земли вместе с Католической церковью и человеческие души погрузятся во тьму!