Граф встал и снисходительно и вместе с тем сочувственно положил руку на плечо иезуита.

– Пусть будет так! – сказал он. – А теперь, отец мой, послушайте меня и постарайтесь точно повторить мои слова тому, кто вас послал. Если вы пришли просить меня не враждовать с вами и помогать вам в случае голода или нужды, я это сделаю, как делал с тех самых пор, как поселился в здешних краях. Но если вы явились требовать, чтобы я вместе с моими гугенотами и моими пиратами убрался отсюда, то я вам отвечу: Нет! Если вы явились требовать, чтобы я помог вам из чистого принципа, без всякого повода, истреблять англичан и сражаться с ирокезами, я вам отвечу: Нет! Я не такой, как вы, я не принадлежу ни к какой партии, я ничей. Я не хочу зря терять свое время и считаю, что не имеет смысла переносить метафизические споры Старого Света в Новый.

– Это ваше последнее слово?

Их взгляды встретились.

– Вероятно, оно все же не будет последним, – с улыбкой отвечал Пейрак.

– А мы свое последнее слово сказали!

И иезуит отошел в тень деревьев.

– Это объявление войны? – спросила Анжелика, взглянув на мужа.

– Весьма похоже на то.

Он улыбнулся и нежно погладил ее по голове:

– Но это пока лишь предварительные переговоры. Мы должны встретиться с отцом д’Оржевалем, и я попытаюсь обсудить ситуацию с ним. А затем… Ладно! Каждый выигранный день – это победа для нас. Из Европы скоро вернется «Голдсборо», а из английских колоний прибудут малые, но хорошо вооруженные каботажные суда и еще один отряд наемников. Если понадобится, я со своим флотом дойду до Квебека. Но следующую зиму я встречу в мире и во всеоружии, в этом я вас уверяю. В конце концов, как бы враждебны они ни были, это всего лишь четыре иезуита на территории, превышающей по площади королевства Франции и Испании, вместе взятые.

Анжелика опустила голову. Несмотря на оптимизм и убедительную логику графа де Пейрака, ей казалось, что битва будет вестись в таких местах, где численность бойцов и их вооружение будут играть незначительную роль по сравнению с теми не поддающимися описанию силами, против которых они с мужем сражались и которые помимо воли олицетворяли сами.

И она чувствовала, что он думает так же.

– О боже, зачем вы наговорили ему столько чепухи?

– Какой чепухи, любовь моя?

– Да все эти намеки на маленьких демонов, которые будто бы встречаются в рудниках, и на теории, высказанные давным-давно каким-то пражским монахом…

– Я пытался говорить с ним на его языке, только и всего. У него превосходный ум, словно созданный для изучения богословия. Должно быть, у него полно бакалаврских и докторских степеней, и голова его забита всеми богословскими и оккультными познаниями, которые только известны нашему веку. Господи, и зачем его понесло в Америку?.. Все кончится тем, что дикари его уничтожат.

Пейрак, явно веселый и нисколько не встревоженный, поднял глаза и посмотрел на сумрачный лиственный свод, где хлопала крыльями какая-то невидимая птица. Уже настала ночь, темно-синяя бархатная ночь, пронизанная огнями бивачных костров. Из-за ветвей донесся голос, приглашающий всех подойти и подкрепиться.

Затем в наступившей тишине закричала птица, так близко, что Анжелика вздрогнула.

– Сова, – сказал Жоффрей де Пейрак. – Птица колдуний.

– О, дорогой, прошу вас, не надо! – воскликнула она и, обняв его, спрятала лицо у него на груди. – Вы меня пугаете!..

Рассмеявшись, он нежно и вместе с тем пылко погладил ее шелковистые волосы. Он уже хотел заговорить, обсудить свой разговор с иезуитом, обозначить смысл их беседы, но внезапно остановился, осознав, что во время этого диалога Анжелика и он сам чувствовали и понимали все одинаково. Они оба знали, что визит отца Геранда был не чем иным, как объявлением войны. А также средством найти для нее предлог.