А они поднимают раковины каждый день, опускаясь не по разу на дно, накапливают их в больших чанах с морской водой, а потом в посёлок приезжает скупщик и забирает улов за большие, по меркам посёлка, деньги. Говорят, что он продаёт их в десять раз дороже в богатые дома и рестораны, чтобы непростые граждане смогли потешить свой гурманский вкус.

Отец однажды рассказывал, как ему довелось пробовать устриц прямо из раковин, когда он был приглашён на праздник в один богатый дом, за то, что перевёз на своей шхуне какой-то очень дорогой и ценный груз.

Никто не брался за такую работу, опасаясь нападения пиратов, и того, что в случае ограбления или ещё, какой-нибудь оплошности, не удастся выполнить условия сделки, тогда и шхуной не рассчитаться. Но папа рискнул и выиграл.

- Кто не рискует, тот не пьёт шампанского, девочка моя! - говаривал он. А я и не представляю, что такое "шампанское" и даже не знаю, пил ли он его сам.

Так вот, в честь успешного выполнения сделки, его, как капитана и хозяина шхуны, пригласили в тот богатый дом. А там стол ломился от яств, и в том числе, были раковины. Их маленькими щипчиками раскрывал специальный человек, который называется "официант" и, поливая соком лайма, подавал прямо на створках гостям.

- Я её глотаю, а она пищит, - смеялся папа, прищуривая свои добрые карие глаза, а я, сидя на его коленях, удивлялась,

- Как же ты смог её проглотить, коли она живая? А вдруг она и по сию пору в тебе живёт? - опасливо прикладывала ладошки к его животу под тельняшкой, пытаясь почувствовать, как устрица бьётся в надежде вырваться на свободу. А ещё прижималась ухом, надеясь всерьёз расслышать её писк.

- Ну и фантазёр же ты, Арно! - смеялась Молли.

Боже, как же давно это было! Нет ни отца, ни няньки, и я уже прекрасно знаю, что ни устрицы, ни рыбы, ни другие морские гады не пищат. Но как бы мне хотелось вернуть назад то время, хотя бы на несколько минут. Когда маленькая девочка Индри, росшая в любви и заботе, окружённая хоть и редкой, но настоящей отцовской лаской и вниманием, снова сидит на коленях доброго папы, казавшегося тогда самым большим и самым красивым мужчиной в мире, и наивно верит его весёлым байкам...

А я приноровилась здесь готовить устриц и других моллюсков по-своему. Просто кладу раковины на горячие угли, и тогда живности, скрывающейся в них, ничего не остаётся, как выползти наружу. И здесь, охваченные ещё большим жаром, они запекаются, покрываясь хрустящей корочкой, и становятся деликатесом моего изобретения. В таком виде я тоже сдабриваю их соком цитруса, представляя себя дамой из богатого дома. Такой богатой, что могу позволить роскошь: кормить ими даже свою собаку. Молли тоже нравятся моллюски, но сок цитруса она не одобряет...

Набрав целую котомку рыбы, возвращаюсь к пещере, раковины запасливо сложив поодаль от кромки воды и укрыв большими листьями от солнечных лучей, планирую сохранить на завтра, погрузив в воду. Правда, для этого мне надо раскопать ямку поглубже, но пока они могут полежать и так, не сбегут.

Мы возвращаемся, Молли то и дело забегает вперёд и молча, но невероятно красноречиво вопрошает,

- Мы опять станем кормить того бездельника, что развалился близ нашего дома? Может, всё-таки избавимся от него? Теперь, когда он не умер, пускай сам ищет себе пропитание и строит дом. А то, ишь, как хорошо устроился на всём готовом!

- Но он же ещё очень слаб, дорогая, - оправдываюсь, - не будь такой жадиной и злюкой, тебе совсем не идёт! - она смешно морщит морду, трясёт головой и фыркает, будто бы ей в нос попала цветочная пыльца, но я-то уверена, шакалица смеётся...