Он провел рукой по лицу. Кожа ледяная и влажная. Он посмотрел на свои руки. Они казались полупрозрачными, словно сотканными из тумана. Теперь он уже не сомневался. Он умер. Так случилось, он умер и мертв. Жесть.

Но… почему он еще здесь? Почему он не чувствует ничего, кроме боли от камня в груди? Почему не видит света в конце туннеля, о котором так много говорят? Что это за жуткое, невыносимое состояние между жизнью и смертью? Что это? Лимб, край, граница? Сумеречная зона?

Он- призрак? Призрак! Эта мысль, как ледяной душ, окатила его с головы до ног. Призрак. Существо, застрявшее между мирами, которое никто не видит и не слышит, обреченное на вечное одиночество.

Да. Он призрак. Призрак Дэна Берегового, шестнадцатилетнего подростка, ученика 10 класса, рост 175 см, шатена с серо-голубыми глазами, с россыпью конопушек на переносице и щеках, с маленькой родинкой над верхней губой, который ни с того ни с сего покончил с собой, спрыгнув с крыши этого дома. Раньше он еще носил очки и небольшой браслет из пара корда. И заметьте дорогие зрители, если конечно такие все-таки где-то там имеются! Это именно тот Дэн Береговой, который надменно цедил, что себе маленькому он мог бы сказать только одно: «Не будь мудаком- цени то, что имеешь!» Полный капец!

Почему же ему так жжет в груди. Отчего он, даже между мирами, должен испытывать такую боль бесконечно?! Кажется, Дэн прокричал это в слух, уж как смог.

– Это камень вины. – откликнулся ему хриплый, гортанный голос. – Он останется и будет ранить всю оставленную тебе вечность. Он не отпустит тебя.  Ты не сможешь покинуть это место уже никогда. Привыкай. Говорят, что страдание очищает. Ничто не проходит безнаказанно. Бесследно.

Если у призраков могут шевелиться волосы на голове, будьте покойны, у Дэна они торчали дыбом от ужаса. Он медленно повернулся к источнику звука. На облупленном парапете крыши, прямо перед ним, сидел ворон. Но это была не просто птица.

Огромный. Значительно больше кошки, с размахом крыльев, казалось, способным накрыть Дэна целиком. Его оперение, когда-то угольно-черное, теперь отливало тусклым, выцветшим синим. Подобно старой фотографии, на которой время стерло все краски. Перья взъерошены, местами вырваны, будто птица пережила не одну битву с монстрами. На груди виднелись шрамы – глубокие, затянутые кожей, старые следы от чьих-то когтей или зубов. Каждое движение ворона сопровождалось глухим, металлическим скрежетом, его перья состояли из пластин опасного ржавого, но безумно острого железа. Они бряцали, цепляясь друг за друга тысячами лезвий, готовых в любой момент сорваться и полететь в сторону жертвы.

Но больше всего пугали его лапы. Мощные, покрытые чешуйчатой кожей, они заканчивались когтями.  Каждый коготь вроде отточенного клинка. Даже в полутьме они блестели, покрытые тонким слоем льда. Дэн с ужасом представил, как эти когти могут разрывать плоть. Вероятно, делали это уже не раз. Лапы ворона сжимались и разжимались, царапая бетон крыши, оставляя на нем глубокие борозды.

 Ворон стоял неподвижно, лишь его глаза – большие, круглые, почти человеческие, следили за каждым движением Дэна. Золотисто-желтые, с вертикальными зрачками, они горели адским огнем, накопленным за долгие годы. В них не было ни злобы, ни ярости, только пугающая, ледяная расчетливость. Он не был просто птицей, скорее существом, которое знало, что такое смерть. И не боялось её. А может, он и был самой смертью.

Дэн попытался отступить, но ноги не слушались. Он был прикован к месту взглядом этих жутких, пронзительных глаз.