Он вспомнил книги, которые они читали вместе. «Автостопом по галактике», «Sapiens», «Нейромант»… Она очень поддерживала его увлечение книгами, даже когда он читал всякую «чернуху» и «киберпанк».

Он вспомнил Лену, девочку с красными пандами с пятого этажа. Она была в него влюблена, а он… Боялся признаться себе в том, что она ему тоже нравится. Он боялся любви. Боялся всего на свете. А теперь у него уже и не будет ничего. Вообще ничего.

И вот теперь он здесь. Призрак на крыше. А Женька там, внизу, зажигает свечу, чтобы его не нашла тьма.

Дэн закрыл глаза, лег на холодную крышу своим истерзанным боком. Он не знал, могут ли призраки плакать. Но он плакал. О потерянной жизни, несбывшейся любви, о своей матери.

Он дал себе слово, что сделает все возможное, чтобы помочь ей пережить весь этот кошмар. Доказать ей, что он не пропащий. Что любит ее. Он рядом. Теперь целую вечность.

Тихая осенняя ночь опустилась на город. Дэн остался один на крыше, под мелким моросящим дождем. Тот проникал сквозь него, оставляя на коже мурашки, хотя он больше не чувствовал своего тела так, как раньше. Холод был другим – не таким, как при жизни. Он не заставлял дрожать, а скорее обволакивал изнутри. Точно кто-то лил ему в душу ледяную воду.

Сначала он пытался отвлечься. Считал огни в окнах, представлял, что происходит за каждым из них. Каждый светящийся квадратик казался ему маленьким миром, в котором кипела жизнь. Там, за стеклами, люди ужинали, смеялись, ссорились, смотрели фильмы. Там была жизнь, настоящая, яркая, а он был здесь, наверху, в этом странном, холодном пространстве, где даже дождь казался чужим.

Ему было страшно. Не так, как в детстве, когда он боялся темноты под кроватью, а глубже, острее. Каждый шорох, скрип металла заставлял его вздрагивать. Ему мерещились когти и клюв ужасного Стража, будто бы следящего за ним из темноты. Дэн несколько раз поскользнулся на мокром бетоне. Его охватила паника: «А что, если я упаду? Опять?» Но потом он ворчал себе под нос: «Призрак, упавший с крыши, дважды – это уже совсем не смешно».

Камень вины, который он носил в груди, болел, но уже не так сильно. Он привык к этой боли, как привыкают к старой ране, что ноет перед дождем. Иногда он даже забывал о ней, особенно когда смотрел вниз, на город, который когда-то был его домом.

Он заметил, что в их квартире нет света. «Мама уехала к бабушке», – подумал он. Евгения всегда так делала, когда ей было тяжело. Она уезжала к своей матери, чтобы побыть в тишине. Вдали от всего, что напоминало о потере. Дэн представил, как она сидит на кухне, пьет чай и смотрит в окно. Ему стало так грустно, что он закрыл глаза.

Но потом он увидел свет в окне Лены. Она дома. Её окно было одним из тех, что светились в темноте. Но в отличие от других, оно притягивало его, как магнит. Дэн видел её через приоткрытое окно: в наушниках, в коротком топе и маленьких шортиках, она кружилась по комнате, обнимая новую мягкую игрушку – красную панду. Её движения были такими легкими, такими свободными, что Дэн не мог оторвать глаз. Она танцевала, это так красиво, что у него перехватило дыхание. Он никогда не видел её такой. В школе она всегда была немного скромной, замкнутой. Здесь же, в своей комнате, она казалась другой – живой, настоящей. Её волосы, обычно собранные в хвост, теперь рассыпались по плечам, и каждый поворот головы заставлял их развеваться, как светлое облако. Дэн чувствовал, как что-то сжимается у него внутри. Ему было стыдно подглядывать, но он не мог остановиться.

Через приоткрытое окно до него доносилась музыка. Он не мог разобрать слова, но ритм такой заразительный. Он сам начал слегка покачиваться в такт. Подтанцовывать. Лена смеялась, крутилась, подбрасывала панду в воздух и ловила её. Дэн почувствовал, как его щеки горят. Ему хотелось крикнуть, позвать её. Он знал, что она не услышит.