Уже через два дня, 5 марта по старому стилю (18 марта н. ст.), исполком Петросовета постановил арестовать членов царской семьи, конфисковать их имущество и лишить их гражданских прав. Ещё через два дня, 7 (20) марта, Временное правительство на заседании № 10 поставило этот вопрос на повестку дня, о чём сохранилась соответствующая запись: «Слушали: 1. О лишении свободы отрекшегося императора Николая II и его супруги». Решение было принято положительное; царь из великодержавного владыки превратился в узника.

Государственный переворот свершился; победители получили возможность насладиться дележом трофеев. Любопытно, однако, будет обратиться к словам двухмесячной давности, произнесённым главой французской делегации на Петроградской конференции Гастоном Думергом: «…необходимо, чтобы великая Россия, которая, казалось, уже забыла о своей великой мечте – о свободном выходе к морю, получила его. Необходимо, чтобы турки были изгнаны из Европы, а Константинополь стал бы русским Царьградом». Гастон Думерг, мало кому в наше время известный мсье, на тот момент занимал должность министра колоний; то, что он, а не военный министр, возглавил миссию, свидетельствовало о многом. Россия союзниками не воспринималась уже как военная сила, а производила, скорее, впечатление будущей колонии, с чем будущие «временщики», уже тогда разворачивавшие революционное наступление на устои самодержавия, охотно были готовы согласиться.

Слова Г. Думерга воплотились в жизнь с самой удивительной, но трагикомической точностью: в ноябре 1920 г. от берегов Крыма отчалила армада судов, набитых 150 тыс. беженцев. Часть из них осела на берегах Босфора, придав на время Константинополю непередаваемый колорит русского города. Подавляющее же большинство высадилось в… Бизерте, провинциальном даже по меркам Северной Африки порту на побережье Туниса, одного из французских протекторатов. Едва ли ещё неполных три года тому назад, организовывая переворот и мня себя будущими безраздельными правителями России, заговорщики могли предвидеть такой бесславный и ничтожный конец. Первый министр-председатель Временного правительства князь Г. Львов также оказался в Париже, после того, как его отказались принять в США, более того – принудили вернуть средства ЗЕМГОРа. Г. Львов, которому в 1921 г. исполнилось 60 лет, был вынужден зарабатывать себе на жизнь трудом ремесленника (!) и умер в нищете, забытый и презираемый всеми эмигрантами.

Давайте работать вместе, пока мы не добьёмся победы и не вернём себе освобождённый Иерусалим

Я. Арафат

Июльская революция 1917 года обычно таковой историками не признаётся – чаще применяется термин «кризис». Однако же восстание, которое, несомненно, имело место быть, в отличие от устоявшегося мнения, отнюдь не оказалось бесплодным – наоборот, в результате него произошла перемена власти, хотя и неполная. Как и в случае с отречением Николая II, насильственное смещение и тем более убийство главы государства не состоялось, однако он сам, осознавая скорую неизбежность столь прискорбного события, добровольно сложил с себя властные полномочия. К штурвалу выдвинулись гораздо более левые по своим лозунгам и куда более революционные по сущности политические партии. Как так случилось? Что же именно произошло?

Февральская революция в России именуется буржуазно-демократической. Сменив феодальные структуры власти, существовавшие в империи столетиями, она представляла новый, более прогрессивный тип общественного устройства – капиталистический. По крайней мере, так утверждает теория, разработанная К. Марксом. Свободное обращение капитала, возможность делать накопления, пользоваться гражданскими правами и свободами – разве это не прогресс? Государственный капитализм весьма схож с коммунизмом – об этом прямо говорит и «Манифест коммунистической партии», а значит, полное, совершенно утопическое счастье, находится не за горами. На самом деле, подобное общество, описанное К. Марксом и Ф. Энгельсом в «Манифесте», более всего напоминает цивилизацию периода её надлома по А. Тойнби, который предваряет период распада. В действительности Россия впала в глубочайший кризис, который с каждым своим витком выходил на всё более угрожающий уровень и принуждал Временное правительство соединять популизм и заигрывание с широкими народными массами с попытками централизовать власть там, где она ещё сохранялась. Государственный механизм отнюдь не стал совершеннее – наоборот, он стонал и скрипел от непомерных нагрузок, вызванных отказом отдельных его агрегатов. Речь следует вести не о реформах, несмотря на широкое применение данного термина, а о постепенному откату к натуральному хозяйству.