За моей спиной хлопнула дверь, когда мы вошли в магазин.

Я по-прежнему ненавидел зиму, но теперь и к осени относился напряжённо.

– Здрасте! – услышал я прокуренный голос продавщицы в годах и бросил на неё скользящий взгляд.

– Здравствуйте, Людочка… – поздоровался папа и расстегнул куртку, чтобы достать кошелёк. – Дай-ка мне вон те макароны.

Точно пароль или кодовая фраза.

Я отвернулся от прилавка, заглядываясь на холодильник с колбасными продуктами. Я стал выше. Хотя после школы мне всё так же ужасно хотелось есть, я знал, что папа не купит всё необходимое.

Я оглянулся обратно к кассе и заметил, как в сумке отца скрылась прозрачная бутылка. Ему даже не надо было говорить, что подать, продавец и без того всё знала.

По-прежнему.

И всё также она представлялась мне безобразно накрашенной старой тёткой, которая после смены придёт домой, чтобы ждать следующий рабочий день.

– Руслан, – позвал папа, и я быстро обернулся к нему, хватая взглядом каждое движение его тела и вслушиваясь в интенсивность дыхания, которое с годами становилось тяжелее. – Макароны понесёшь.

С таким питанием я скоро стану макаронным монстром.

– Какой помощник вырос! – радостно цокнула продавщица, но я даже бровью не повёл, а лишь молча принял пачку макарон и сунул их себе подмышку, чтобы не уронить по дороге домой.

– Что надо сказать? – строго проговорил отец.

– До свидания, – бросил я и отошёл к выходу, хватаясь за тепло магазина, как за спасательный круг.

Тем временем в сумке отца скрылась ещё одна бутылка, встретившись с первой звоном. Вчера он покупал меньше «лекарства», но сегодня ведь выходной.

Мне пятнадцать лет.

Ничего не изменилось за эти годы.

И не изменится…

Спасение я видел в том, чтобы исчезнуть.

Мы заходили каждый день в этот магазин. Отец здоровался с продавщицей, та бодро ставила на прилавок по две-три прозрачных бутылки, на этикетках которых было написано «водка», а я одаривал голодным взглядом холодильники.

И как им это всё не надоедало?

Меня уже выворачивало от этого безумия.

Кажется, они все наслаждались этим повторением действий и фраз, раз за разом радуясь, что действительно в жизни ничего не меняется.

Не добавив ни слова, я толкнул дверь и вышел на улицу. Под ботинками снова захрустел снег, а дверь громко закрылась, скрыв за собой тепло магазина.

Мы пошли домой.

– Чего опять такой недовольный? – щёлкнула зажигалка и до меня дошёл едкий запах сигарет, который я ненавидел точно так же, как звон стекла. – Девчонки что ли обижают?

Лучше бы девчонки обижали. Я потёр болящую челюсть, двигая нижней, будто чтобы в который раз после вчерашней драки убедиться, что все зубы пока ещё на месте.

В глазах моментами всё мутнело, но я шёл заученной дорогой и не задумывался уже об этом. Отец выдохнул из лёгких мерзкий дым и покашлял, прочищая горло. В такие моменты я не понимал, от чего меня трясёт: от мороза или злости.

Я опоздал и даже не знал точно, на сколько минут, но моё сердце поедала дикая тревога. В классе учителя не оказалось, и я облегчённо выдохнул, хоть и чувствовал, как на меня поднялись несколько десятков глаз.

Тревога сковала с новой силой.

Одноклассники что-то писали на листочках и, судя по отсутствию каких-либо колкостей в мой адрес, это было что-то очень серьёзное.

Я скользнул между рядами и бесшумно сел за свою парту, поспешно положив сумку на свободный стул.

Прищурив глаза, я глянул с третьей парты на доску. Буквы расплывались и плясали, не позволяя четко прочитать задание, как вдруг дверь резко хлопнула и со строгим видом зашла учительница математики, отчётливо отбивая каблуками каждый короткий шаг. Она была и нашим школьным завучем, которую легко можно было узнать по строгой осанке и повисшему напряжению в классе. За ней просеменил учитель русского языка, на уроке которого мы и находились.