Набираясь храбрости, путник выжидательно замялся у тесного прохода меж двумя соседствующими кряжами. Поначалу, делая обход в поисках проема, Лойд не приметил их тесное соседство: стена казалась цельной. Потом же, пообвыкнув к полумраку и подключив к поиску руки, он принялся ощупывать стены на предмет скрытых от глаз ходов. Этот план и подарил ему новую надежду на выживание: казавшаяся прежде цельной стена оказалась двумя соприкасающимися друг с другом отвесными монолитами ярдов в восемь высотой. Между ними был зазор размером с теленка, уходивший вниз, к земным глубинам. Там-то Лойд и надеялся сыскать себе если не спасение, то пусть бы и поживы в виде растений или летучих мышей.

Человеку ничего не стоит облачиться в животное, в особенности когда рядом нет себе подобного, взирающего с высот нравственности. Лойд хорошо это знал, потому как жизнь свою он провел в полном одиночестве. Вот и сейчас прогноз поживиться сырым мясом летающего монстра лично для него не предвещал ничего противоестественного, хотя любой другой достопочтенный господин и предпочел бы издохнуть от голода, сохранив при этом лицо человека светского, наделенного культурными предрассудками и неспособного на столь вопиющее дикарство.

Проем и первая дюжина неуверенных шагов дались без особо труда. Затем левая нога увязла в липкой грязи: «Земля!» Лойду было непривычно ступать по почве. За несколько дней – как ему показалось – он свыкся с неуемным цоканьем толстой подошвы по каменистому дну. Теперь же идти стало свободнее, земля избавила его от необходимости маневрировать конечностями в страхе поскользнуться. Зато дышать стало намного сложнее…

Место напоминало подземный окоп, только что оправившийся от внешней пальбы. Запах оседал мерзким послевкусием во рту, и Лойду подумалось, что так, должно быть, пахнет мертвая, неплодородная почва, отдающая последние свои проклятья белому свету, когда-то служившему ей добрым пристанищем. Никакие растения и живность не повстречались ему, пока, сгорбившись, прокладывал он себе путь в душном мраке. Не сбавляя темпа и сохраняя твердость духа, Лойд миновал с милю пути и с десяток виражей, то кренящихся вглубь земли, то устремляющих его наизволок10. В какой-то момент, остановившись перевести дыхание и смочить фрачной влагой иссохшее горло, он услышал сквозь наслоение горных пород нечто похожее на топот над головой.

– Либо я прямо под землей, либо там есть еще один тоннель, – задумчиво пролепетал он, ощупывая руками низкий свод, и испугался собственного голоса, заметно охрипшего от недостатка кислорода.

Прикинув, скольких трудов ему будет стоить выдалбливание дыры в потолке, он решил искать естественный выход на верхние этажи. Но прежде, дабы не терять времени даром на блуждания кругами – если существовал риск, что он угодил в лабиринт, – Лойд принялся голыми руками рыть яму под ногами. В случае попадания в это же место он оступится о препятствие, что станет верным свидетельством о возвращении к начальной точке пути.

Работа спорилась, а топот над потолком все не утихал. По окончании земляных работ Лойд был полон уверенности, что пещерный проход пролегал прямо под оживленным пастбищем. Коли так, то на поверхности сейчас стоял день.

И кто скажет наверняка, нашел бы старик иной повод для надежды, если бы не топот загадочной природы, служащий ему компасом на этом беспростветном пути?

Спустя час, а то и два тщетных блужданий и ни одного попадания в начальную точку пути, Лойд, обессилев, повалился наземь. Звуки, доносящиеся сверху, все не умолкали, в какой-то момент и вовсе слившись в единый пульсирующий гул. Голод и дефицит воздуха делали свое дело: у старика начались редкие, но яркие галлюцинации, а сил, чтобы двигаться дальше и обдумывать план действий, совсем не осталось. Он уже серьезно сомневался в том, что топот сверху – не плод его угасающего сознания. А теперь, превратившись в неумолчный шум, тот, взамен утешения, завещал старику страх. Если наверху и вправду земля, то, должно быть, она объята яростным гневом стихий, и тогда выбираться наружу стало бы роковой ошибкой.