Сам не свой от наполнившего грудь ликования, старик упал на колени пред аркой, открывавшей взору бескрайние просторы медового цвета. Жадно глотая воздух, смеясь как безумец и потирая слезоточащие глаза, Лойд пополз к краю обрыва, доверху покрытого густым мхом. Не раздумывая, он сорвал клок зеленой растительности и с аппетитом испил ее холодной влаги. Сырая вода, служившая ему питанием долгие дни, проведенные в заточении, открыла всю правду о том многом из мира природных вкусов, каким разумные земляне в обычных условиях пренебрегают. Всего-то растение – подножный корм для северных животных, а соку в нем, питательности хватило бы на целый полк голодных солдат!

«Быть человеком имеет смысл в нужде», – вот о чем думал Лойд, выбравшись наружу. С блаженным исступлением взирал он на водные дали и размышлял. О том, как повезло ему угодить в эдакое положение; о том, какую жизнь, а лучше – две, он прожил бы теперь, зная, каково это – быть живым, пусть нищим духом, однако способным это сознавать благодаря теплу сердца.

Справившись с чувством голода и порядком сладив с новой явью, Лойд стянул с себя затхлые одежды и развесил их сушиться подальше от тенистой арки. Нагой, планируя обследовать близлежащую местность на предмет спуска к воде, он шагнул на хрупкий уступ, висящий за пределами скалистой террасы прямо над морской толщей. От последней его отделяли каких-то несколько ярдов в высоту. Тоннель, в котором его застигло прозрение, находился, по-видимому, сбоку от подножия, потому как с этой стороны на море царил штиль. Окинув взглядом открывшуюся панораму, герой наш ничуть не подивился, застав с торца горы тот же бескрайний простор, что и с ее фасада. Там же, чуть правее от уступа, с которого Лойду крайне не хотелось свалиться в воду, во всю длину горы, пика которой он, как ни старался, увидеть не мог, простирался кулуар – путь схода горных ручьев.

Шмыгнув обратно на устойчивые полы террасы, Лойд направился к противоположному склону. Заглянуть за него не представлялось возможным: боковая стена, где заканчивалась арка, наглухо закрывала панораму. Оставалось надеяться, что внизу, под карнизом скалистого выступа, на худой конец, есть кромка, по которой можно было бы пешим ходом обогнуть гору. Как это проверить, предварительно не спускаясь к воде, Лойд еще не изобрел. Вполне возможно, что каменная громада с этой стороны уходила глубоко под воду, и тогда путь на сушу ему был заказан.

Совсем рядом, над повисшей в воздухе головой странника раздались птичьи крики. Стая белоснежных чаек спланировала на зеркальную морскую гладь. Лойд был уверен, что далеко от отправной своей точки он уйти не мог, а значит, до цивилизации было рукой подать, но общество птиц доставило ему особенное удовольствие. Существа, столь свободные в своем передвижении, показались ему неким символом, олицетворяющим простой порядок вещей, где сама свобода – не привилегия, которой можно лишить при желании, а всего-то вопрос взмаха крыльев. Прислонившись к холодной стене, он подставил солнечному теплу липкое от влаги лицо и в наслаждении зажмурился. День стоял погожий. Сложно было вообразить, что не так давно здесь бушевали яростные ветры и часть тех самых чаек, сегодня так безмятежно покачивающихся на невидимых волнах, были заживо погребены под грядами морских валов.

Солнце клонилось к закату, а идеи по спасению так и не шли в голову старика. Назад, к душным коридорам подземелья он не вернется – это он решил твердо. Рисковать и прыгать в воду в надежде добраться до мелководья Лойд опасался: слишком велика угроза разбиться о прибрежные скалы. Искушать судьбу и спускаться к воде по кулуару или же карабкаться наверх к гребню горы в поисках лучшего обзора местности?