По манере общения Моргенштерна иногда казалось, что он общается с детьми или умственно отсталыми.

– Итак, Кирова и Пирогова…

В общей сложности получилось всего 12 пар. 12 красных конвертов лежали на красной бархатной скатерти, полностью сливаясь с ней. Никогда не понимала этой безвкусицы. Времена клеше и ярлыков, что навешивали на экстрасенсов прошли, но наше сообщество упорно следовало традициям. Все эти свечи, хрустальные шары, тяжёлый бархат. Всё так затёрто до дыр, громоздко и некрасиво.

– Я же говорил, будет больничка, – простонал Саша, сжимая в руках открытый конверт.

Змеева кинула в его сторону предупреждающий взгляд и братец тут же умолк.

– Будем лечить людей. Это же хорошо, – откуда-то сзади послышался довольный голос Лизы. Мне вообще казалось, что она будет рада даже заданию пойти на корм крокодилам, если будет его выполнять с Сашей.

Странно. Нас с Пашей всё не вызывали. Остались только мы и ещё одна пара ребят. Утренняя тревога вернулась. Даже пальцы на ногах похолодели. Не нравится мне всё это.

– Рогов и Симонян.

Ну, всё теперь мы точно последние.

Не знаю почему, я в этот момент повернулась в сторону Паши. Она каким-то боковым зрением увидала мой взгляд и тоже посмотрела меня. Она так же, как и я была обеспокоена.

– Бокалдина и Черных.

Ноги стали ватными, а изнутри по телу разлился холод. Что-то мне подсказывало, что не в полицию нас пошлют.

Змеева протянула конверт, но ни я, ни Паша, не спешили взять его.

– Что-то не так, девочки? – как-то уж очень осторожно спросила она, что не свойственно для нашего завуча.

Она знает, что там подвох!

Конверт взяла Паша.

Увидев это, Моргенштерн сказал:

– Всем спасибо за внимание и удачи!

Он быстро покинул актовый зал. Одноклассники гудели, как старый паровоз. К нам подошли Саша и Лиза.

– Что у вас? – спросила Лиза.

Мы с Пашей переглянулись. Я забрала у неё конверт. Дрожащей рукой, вскрыв его, я вытащила белую плотную глянцевую бумагу, на которой было всего одно слово: «ИРМА».

Паша.

Мира почти полностью смяла конверт, а я непонимающе всё продолжала вглядываться в чёрные буквы на белой бумаге. Это должна быть какая-то ошибка. Ирму убрали из экзаменационных заданий несколько десятилетий назад. Кажется, последний, кто искал её могилу, был сам Моргенштерн. Не знаю, что там у него произошло, но после директора целительницу убрали из экзамена.

Мира резко кинулась в сторону учительского стола.

– Исаак Израилевич! Исаак Израилевич!

Она так громко кричала, что её было слышно во всём актовом зале. Наши одноклассники перестали пробираться к выходу, остановились на своих местах, с интересом наблюдая за разворачивающейся драмой.

Мира привлекла внимание всех, кроме самого директора. Исаак Израилевич вышел из зала, даже не повернув головы, будто и не слышал, что его зовут.

– Исаак Израилевич!

– Мирослава, что случилось? – грозно спросила Елена Дмитриевна.

Мира с громким хлопком положила на стол бумагу с нашим заданием.

– Это, – ответила она на вопрос завуча, указывая на листок взглядом.

Елена Дмитриевна невозмутимо поправила очки.

– И что тебя смущает?

– Вы ещё спрашиваете? – задохнулась от возмущения Мира. – Ирма? Вы сейчас серьёзно? Вы нам подсунули Ирму и ещё спрашиваете, что меня смущает? Действительно, что это на меня нашло?

Змеева перевела сначала взгляд на меня, а потом посмотрела за мою спину.

Видимо, решив, что слишком много посторонних ушей будут слушать, она спокойно встала со своего места, собрала все свои документы. И уже поворачиваясь к выходу из зала, Елена Дмитриевна сказала:

– Мирослава, Павла, за мной.

Табун мурашек пробежал по моей спине, спустился в ноги, да так там и остался, делая их ватными и неподъёмными. Куда бы завуч не звала, мне туда точно не хотелось.