– Прекрасно помню. Митей звали. И судьба у него хоть и трудная, а неплохая. Спрятали мы его, не дали забрать вашей опеке, а потом хорошие люди усыновили. Вырос и стал правой рукой главы села. Нашего. И скоморошьего союза. А ты разве не знаешь его?

Дед хитро улыбался.

Вот так поворот! Митя, он же Дима, правая рука Главы села, Павла. Почему я не догадалась раньше? Ведь видела фотографию семилетнего мальчика в материалах дела. Почему не поняла, что он и Дима – одно лицо?

Как же не вовремя мой отец со своим законом. Можно было бы аккуратно расспросить Диму об этой истории.

– Слушай, а ты бы не могла как-то повлиять, чтоб меня не сильно изменяли?

Дед смотрел на дверь врача-психокорректора, как на пыточную средневековья.

– Как? Я же тут не начальник.

– А ты попроси. Попроси все-таки. Ты ж полиция, тебя послушаются. Глядишь, и я что-нибудь еще вспомню о том времени. Сейчас как раз моя очередь.

И дед, обняв меня за талию увлекал к двери врача. Вот манипулятор. Пришлось сочинять историю про ценного свидетеля. Врач обещала минимальную коррекцию. Дед проводил меня благодарным взглядом.

А я опять занялась размышлениями над делом 15-летней давности. Эх, Дмитрий, или хоть Павел Олегович, пригодились бы вы мне сейчас. Вдруг в памяти явственно всплыла картинка. Солнечный свет на половике и полу, кошка, играющая с солнечным зайчиком. Моя голая рука, лежащая поверх одеяла. Дима, стоящий в одних трусах посреди хаты, пьет молоко прямо из банки, так жадно, что некоторые струйки, проскальзывают мимо рта и стекают по подбородку на загорелую широкую грудь.

– А твои родители тоже в селе живут? Почему ты никогда о них не говоришь?

– Нет их в селе. Они умерли… Это долгая история. И невеселая. Как-нибудь расскажу. – Дима вытирает мокрые губы и мрачнеет от воспоминаний. – А сейчас могу рассказать тебе, как я встретил свою любимую…

Дима делает длинную эффектную паузу. Я смотрю на него с удивлением.

– Свою любимую кошку Куки, – Дима радостно смеется. Подбирает Куки с пола и бросает ко мне на диван.

– Шут ты гороховый, – смеюсь и я.

Странные кульбиты выдает моя память. К сожалению, я не помнила наших отношений, но почувствовала, что очень сильно скучаю по Диме. Видимо, они были хорошие, настоящие и естественные, как этот солнечный свет, Димина кошка или молоко, стекающее по мужской груди. Каким же искусственным, пластиковым казался мне наш мир с того дивана в доме Димы.

Я решила ещё раз осмотреть их дом, ведь там я могла ещё что-то вспомнить, и, хотя там уже все обыскали мои коллеги, но вдруг…

– Ох, не считай себя умнее всех, – одернула я себя.

Но сначала на терапию к Марье Ивановне.

На терапии я в основном отвечала на бесконечные вопросы о том, что я помню, а что – нет. Меня удивляло, что врач не делает никаких исследований. И сегодня я задала закономерный вопрос.

– Марья Ивановна, а когда мне поставят новый чип? Тогда я смогу записывать все, что происходит сейчас. А то я ведь могу и это забыть, наверное?

Почему-то этот простой вопрос привел моего нейрохирурга в замешательство.

– Видишь ли, твой мозг еще слишком ранимый, если можно так выразиться. Пока все хорошо. А «от добра добра не ищут», так ведь люди говорят? Помнишь, ты любила старые поговорки. Записывала их в отдельный файл на своем ноутбуке.

К сожалению, я не помнила, что собирала поговорки. Но сейчас было интересно другое, я с удивлением наблюдала, как тяжело дается Марье Ивановне ложь, видимо, у нее большой процент честности в настройках. Дело не в мозге, а в чем-то другом, здесь кроется какая-то тайна. Придется попробовать задать этот вопрос маме Лене. Может, она будет более откровенной.